Уже и этих двух эпизодов было бы достаточно. Но это еще не все. Случай номер три — самый ужасный поступок, который я когда-либо совершал. Я снова просто ушел, но на этот раз я бросил не умирающего, а живого человека, умолявшего меня о помощи. Когда я ушел, его убили.
Талеб Салем Нидал вместе с другими четырьмя повстанцами был ранен и захвачен в мечети в Эль-Фаллудже во время одной из самых крупных и кровавых американских операций со времен Вьетнама — операции «Ярость призрака». В ноябре 2004-го более 13 000 военнослужащих армий США, Великобритании и правительства Ирака заняли позиции к северу от города. Их задачей было очистить Эль-Фаллуджу от повстанцев, захвативших город несколько месяцев назад. Нидал и еще более десятка боевиков укрылись в мечети на юге города. Через неделю после начала операции морская пехота США подошла к мечети. Американцев обстреляли, и они открыли ответный огонь по повстанцам. (О начале операции подробно рассказано в гл. 1.) Когда перестрелка прекратилась, десять повстанцев были убиты, пятеро ранены.
Талеб Селем Нидал. Он погиб, потому что я отказался ему помочь.
Нидалу повезло: он был легко ранен в ногу. Когда пехотинцы захватили мечеть, его взяли в плен и американские санитары оказали ему и остальным раненым помощь. Командир батальона заверил меня, что раненых иракцев отправят в полевой штаб для допросов и что там же их осмотрят врачи. Не знаю, обманул ли он меня намеренно или произошла какая-то путаница после тяжелого и долгого боя, но все случилось совсем не так. Нидал и другие четверо раненых остались в мечети, без оружия, без охраны, рядом с уже начавшими разлагаться трупами своих товарищей в пластиковых мешках. На следующий день младший капрал того же батальона морской пехоты вернулся в мечеть и расстрелял всех раненых, кроме Талеба Салема Нидала, спрятавшегося под одеялом. Наверное, принял его за еще один труп. Непонятно, знал ли капрал, что эти повстанцы накануне были взяты в плен. В любом случае он должен был заметить пластиковые мешки и обратить внимание на то, что повстанцы безоружны, а их раны перевязаны.
Пехотинец рассказал Службе криминальных расследований ВМС, что сначала стрелял по раненым из винтовки М-16, а потом, когда ее заело, — из пистолета Beretta М-9. Я в это время был недалеко от мечети и слышал его выстрелы. Размеренные одиночные выстрелы, как будто стреляли по мишеням в тире, аккуратно прицеливаясь; не похоже, чтобы он руководствовался яростью или страхом. Потом произошло нечто еще менее понятное. Услышав выстрелы, я и еще несколько пехотинцев вошли в мечеть. Я был удивлен, что тела все еще в мечети, но еще больше удивился, что четверо из пятерых взятых в плен повстанцев, которых якобы отправили в штаб, теперь тоже были мертвы или умирали. Я сразу же включил камеру и стал снимать иракцев у дальней стены. В это же время краем глаза я заметил еще одного пехотинца (позже, прочитав отчет Службы криминальных расследований, я понял, что он-то и убил раненых). Я услышал, как он говорит об одном из тех, в кого только что стрелял: «Да этот урод просто притворяется, что мертв. Косит под труп».
Потом — я по-прежнему смотрел в видоискатель — он поднял винтовку и еще раз выстрелил в иракца. Это был выстрел в упор, в голову. По стене, возле которой сидел несчастный, растеклись мозги. Я увидел пресловутое розоватое облачко, которое описывают те, кто становится свидетелем выстрела в голову. Оно смешалось с частичками пыли, оседавшими на грязный пол мечети в луче света из окна.
«Ну вот, теперь он точно мертв», — заявил другой пехотинец. Все было настолько очевидно и без этих слов, что они воспринимались просто как восклицательный знак в конце предложения. Потом стрелявший повернулся и ушел, словно всего-навсего прикончил бешеную собаку. Когда видишь такое убийство, становится трудно дышать, как будто весь воздух куда-то исчезает и ты оказываешься в вакууме. Меня начало тошнить. Я понял, что в это мгновение все изменилось. Я столкнулся с нравственной неоднозначностью расплывчатой идеи, что даже в самой жестокой войне существуют определенные правила. Я случайно оказался там и просто нажал кнопку на камере.
Когда я попытался спросить у стрелявшего, зачем он убил раненного накануне иракца, тот ответил: «Я ничего об этом не знал, ничего». Пехотинцы вышли из мечети, а я остался один на один с Талебом Салемом Нидалом. В одних трусах и рубашке, с перевязанной ногой, он вылез из-под одеяла и начал говорить со мной по-арабски, просил о помощи. Я смотрел на него в видоискатель камеры, так же, как несколько минут назад наблюдал за убийством. Нидал умолял, протягивал ко мне руки. Я ответил, что не говорю по-арабски. Но и так было понятно, что он в опасности и ему страшно. Он ведь только что видел, как его уже раненных товарищей добивали. По моей реакции он понял, что я ничего не собирался для него делать, и в отчаянии снова сел на пол. Он был прав, я действительно ушел, оставив его в полуразрушенной мечети лежащим на полу в грязном белье.