Поселок состоял из трех улиц – Садовой, Степной и Карбышева. Последняя тянулась перпендикулярно первым двум с запада на восток. Народ до войны в этой местности не процветал. Добротных домов почти не было. Половина строений превратилась в руины.
Трое бойцов шли по левой стороне дороги, столько же – по правой. Они осматривали притихшие огороды с голыми деревьями. Дома не подавали признаков жизни. До пересечения Степной с улицей Карбышева оставалось несколько десятков метров. До нужного здания – порядка двухсот.
Ополченцы передвигались короткими перебежками. Вероятность засады не исключалась. Антонец на дальней стороне вырвался вперед, залег за искореженными «Жигулями». С отчаянным мяуканьем из-под машины выскочила кошка, забралась под палисадник и была такова. Все пристально посмотрели ей вслед. Вроде не черная.
Антонец махнул рукой. Перебежал Котенко. Шанько уперся в трансформаторную будку на перекрестке, где и залег под кустом. Он пополз вперед, выбрался на примыкающую улицу и вопросительно глянул на командира. Стригун показал пальцем влево. Шанько понимающе кивнул. Гуляев перебрался к водостоку, где и задержался.
Стригун затаил дыхание, боковым зрением уловил какое-то движение. За оградой что-то скрипнуло, показался согбенный пенсионер в рваной куртке и заячьем треухе. Он вытаскивал из сарая кучку дров, за ограду не смотрел, был занят своим делом.
Левин уже пошел на обгон командира, когда рвануло на соседней улице. Похоже, украинские артиллеристы начинали стрелять по принципу «на кого бог пошлет». Левин испуганно ахнул, скатился в канаву водостока, вылез оттуда красный от смущения, виновато глянул на командира.
Стригун ободряюще улыбнулся. К такому действительно трудно привыкнуть.
– Оступился, Андрюха? – осведомился Гуляев из канавы.
– Да иди ты!.. – огрызнулся Левин. – Очко-то у меня не железное.
К нужному дому на улице Карбышева они подошли с трех сторон. Строение было утоплено в глубине двора. Напротив проезжей части красовалась воронка, в которую провалились дворовая печь и часть беседки, увитой голыми стеблями плюща.
Левин вскарабкался на сарай, примыкающий к подворью с востока, распластался на крыше, взял под наблюдение часть дома. Взрывы продолжали нервировать, хотя и звучали в отдалении. Складывалось впечатление, что эта тупая пальба поднимает украинцам настроение.
Антонец перелез через забор и затаился в грядках. Котенко подполз с соседнего участка, устроился на западной стороне. Каждый боец разведгруппы знал свое место. Остальные миновали воронку, рассыпались по двору, быстро преодолели открытый участок.
Алексей припал к окну, сделал понятный знак – мол, давайте, а я прикрою. Шанько ворвался в хату без лишних эмоций на бледном лице. За ним протопал Гуляев, сопя, как паровоз. Стригун ворвался третьим.
Бойцы разбежались по комнатам. В доме было неухожено, грязно, по нему гуляли сквозняки. В задней части зиял пролом от снаряда. Лестница на чердак была разрушена, люк на потолке заперт. Бойцы за минуту убедились в отсутствии жильцов. Да и странно было бы жить в этом царствии ветров и холода.
Крышка подпола располагалась рядом с печкой, на которой эклектической композицией возвышались классический крестьянский чугунок и китайский термопот. Стригун откинул крышку и на всякий случай отпрянул. Гуляев предусмотрительно убрался за печку. Шанько приготовился к стрельбе.
– Живые есть? – поинтересовался Алексей. – Без глупостей, а то гранатами закидаем!
– Кто вы? – прозвучал из подвала слабый женский голос.
– Ополчение. – Он не удержался от шутки: – Заявку делали?
– Это не я, а мой муж. Он умер сегодня ночью.
Не было конца человеческому горю на этой глупой и беспощадной войне.
В подвал вела добротная лестница. Алексей спустился первым, поколебался и забросил «АКС» за спину. Все в порядке, прибыли по адресу. В подвале, обитом досками, горели свечи, было тепло. Тут имелась буржуйка с выводом дымохода и кучка дров. В данный момент печка не горела, но ночью помещение, похоже, отапливали. По воздуху струился легкий сладковатый запах.
Спустился Гуляев, осмотрелся. Бочки, обросшие плесенью, полки с банками, грязная посуда, консервы, обрывки перевязочных материалов, в том числе окровавленные.
В углу сидела женщина, укутанная в платки и одеяла, плакала. Ей было не больше сорока, но выглядела она старухой, давилась рыданиями. В противоположном углу лежали два тела, укрытые мешковиной. Женщина подползла к одному из них, уронила голову.