— Папена, ты рьяно жаждешь вырваться из-под опеки, и я начинаю подозревать неладное. Зачем? Просто закрывай глаза на охранников. Делай вид, что их нет.
Ему легко говорить. За ним не следят в четыре глаза, фиксируя каждый вздох и поворот головы. В конце концов, мне нужно поговорить со Стопятнадцатым и с глазу на глаз, а не по телефону. Я хочу сходить в гости к Марте с Олегом и расставить точки над i в путанице с Альриком. А дэпы* будут мешаться. Их глазами на меня смотрит Мелёшин-старший, и он подмечает мельчайшие промахи и ошибки.
— Мое слово: «нет», — подытожил Мэл, открыв холодильник.
И что дальше? Смириться с запретом и привыкать к тотальному контролю? Как долго? На всю оставшуюся жизнь? А если после окончания института мы — о, чудо — поженимся? Как убивать безделье днями напролёт? Обустраивать семейное гнездышко, ломая и восстанавливая заново? Переезжать из одного салона красоты в другой — и так по кругу? Заниматься благотворительностью? Сходить с ума в золотой клетке?
— Я устроюсь на работу. И получу clipo intacti* — сказала и ушла из кухни.
Так между нами пробежала черная полоса. Вернее, Кот устроился на подушке посередине кровати, и никто его не сгонял. Мэл спал на своей половине, отвернувшись, а я — на своей. И мы молчали.
Молча собирались в институт, молча завтракали, сидели на лекциях. Молча обедали, и Максе с Дэном вытягивали из товарища односложные ответы, недоуменно переглядываясь. Мэл молча уезжал на работу, не дожидаясь поцелуя на легкую дорожку. И не обменивался сообщениями по телефону, хотя прежде мы отправляли друг другу пару-тройку подколок с веселыми рожицами.
— Не передумала? — спросил он на следующее утро после вспышки разногласия.
— Нет.
Мэл поджал губы. Разговор исчерпался.
В тот же день я сказала о своем согласии Стопятнадцатому, и он обрадовался, похвалив за стремление к самостоятельности. Документы на получение щита отправились в Министерство образования.
— Проверка и выдача разрешения на clipo intacti* займут неделю. Трудоустройство аналогично процедуре увольнения. Помните? Не испугались нашего бюрократизма?
— Нет, — рассмеялась я. — Мы — люди привычные. Спасибо.
— За что, милочка? Сообщу вам, когда в Министерстве примут решение.
По возвращении в общежитие я сказала Мэлу, что колесо завертелось. Он надел куртку, взял ключи от машины и ушел.
Я бездумно просидела весь вечер на подоконнике, глядя в окно, а рядом разложился Кот и мучил залетную муху. Прихлопнет лапой и отпустит. Та пьяно ползает, пока не оклемается, а едва расправит крылья, он снова бац! — ей по кумполу. И я — как муха. Ползаю, и меня держат в поле зрения, а когда прошу о свободе и о праве быть личностью, а не придатком, — обрубают попытки на корню.
Сперва я хотела позвонить Виве и спросить, правильно ли поступаю, но передумала. Стилистка назовет недалекой дурой, не умеющей вить веревки из единственного мужчины, попавшего в мои сети невероятным чудом. И Аффе не стала звонить. Она не поймет суть проблемы. Скажет: «Что ноешь? Любая нормальная женщина мечтает о золотой клетке и о куче бабла!»
Кот встал на задние лапы, и упершись мне в плечи, боднул в подбородок.
— Хороший мой, — обняла усатого, и зашвыркав, расплакалась.
Мэл не захотел понять меня, а я не захотела понять его. Как найти выход из тупиковой ситуации? Согласиться и сдаться?
Мэл вернулся поздним вечером, когда слезы высохли, а конспекты худо-бедно прочитались. И снова молчание. Где был, что делал?
Спросить бы, но слова застревают в горле. И опять кровать — разделившая нас на два континента. Плакать — по меньшей степени лицемерие. Как и провоцировать шортиками с откровенными топиками.
Тишина угнетала. Короткие фразы: «Доброе утро» и «Пока» — не в счет.
— Хочешь бутерброд? — спросила я, выглянув из кухни.
— Спасибо, я сыт.
Значит, где-то поел. В «Инновации»? У родителей? Хоть в чем-то плюс от нашей размолвки — он помирился с ближайшими родственниками. Но не факт. Но ведь где-то поужинал.
Должна ли я чувствовать вину за конфликт? Почему-то наоборот, чувствую непонимание и нежелание понять. Разве плохо в золотой клетке? Птица бесится с жиру, вот что. Другие птицы на её месте прыгали бы от счастья и набились бы в клетку тесно-тесно.
— Гош, давай поговорим…
— Ты передумала? — оторвался он от тетради.
Я покачала головой, и Мэл вернулся к конспекту. Разговор окончен.
На следующий день, вернувшись с занятий, я увидела вместо постельного плацдарма прежнюю кровать-полуторку с панцирной сеткой.