Как утверждал Пепел, вскоре несколько шахт должны были объединиться в одну, которая привела бы к вентиляторам, поэтому следовало выбираться из туннеля раньше, то есть спрыгнуть с подножки поезда на полустанке, пока нас не намотало на лопасти громадных механизмов. А то, что до них недалеко, не подлежало сомнению, поскольку ощутимо тянуло, и появился гул.
Я передавала Михалычу слова спорящих, а он молча слушал. Его измотали бесконечные приступы, длительность которых увеличилась, а интервалы между ними сокращались. Вот бы помочь ему! Но как? Нужно везти Михалыча в больницу.
Наконец, процессия отправилась дальше, и вскоре я доползла до перекрестия нескольких туннелей. Теперь дуло прилично, помогая продвигаться вперед, а гул усилился.
- Дальше нельзя! - закричал кто-то, наверное, Джем. - Нас затянет!
- Здесь воздушный карман, в нем должен быть дубль-люк! - крикнул Пепел.
Послышался глухой стук.
- Ещё! - крикнули впереди. - Надави!
До меня долетел свежий порыв, принеся запах выхлопных газов и шум города.
Обалдеть. Кому расскажешь - не поверят. Сижу в вентиляции в компании четырех мужчин, а на улице глубокая ночь или раннее утро. Ничего необычного, всё в порядке вещей, словно мне не впервой выбираться из развлекательных мест экстравагантными способами.
- Метра два-три! - послышалось впереди. - Лестницы нет!
Шахта еле слышно содрогалась. Я насчитала три толчка и осторожно поползла вперед. Глазам открылось расширение в туннеле, наверное, воздушный карман, о котором упоминал лысый, и квадратная дыра сбоку, через которую задувал морозный воздух, и виднелись белесые облака на темном небе. После тесной шахты у меня закружилась голова от открытого пространства.
- Прыгай! - крикнули внизу.
Одинокий фонарь на углу, длинные тени, какие-то строения, баки у стены и мужчина, тянущий руки вверх. Мамочки, да ведь я разобьюсь!
Вдалеке завопили сирены.
- Прыгай, говорю! - потребовал кудрявый. - Не бойся, удержу. И не хватайся за края, а то руки оторвешь!
Свесив ноги, я зажмурилась и соскользнула вниз с тонким писком, упав на импровизированный мат, то есть на кудрявого.
- Чуть башку из-за тебя не проломил, - пробурчал он, поднимаясь и помогая мне встать. - Маленькая, а тяжеленная. Зато ножки - ничего, и чулочки тоже.
А я не смутилась и не покраснела из-за задравшегося при падении платья, потому что слишком устала.
- Спасибо вам, - поблагодарила кудрявого.
- Не за что. Сейчас Михалыча спустим и тикаем к проспекту.
Мужчина, замыкающий вояж по клубной вентиляции, рухнул как подкошенный. Его опять била судорога.
- Михалыч, ты как? Ноги-руки целы? - ощупал его кудрявый.
- Вроде бы, - выдавил тот.
- Не нравится он мне, - сказал кудрявый тихо. - С него пот льет ручьями, и лихорадит. В любой момент язык откусит. Пошли, поймаем машину.
- А остальные? - поглядела я по сторонам. Кроме нас троих, в проулке никого не было.
- Двинули кто куда, и нам нужно поторапливаться. Слышишь, соловьи заливаются?
Действительно, шум города разбавился визгливым многоголосием сирен.
Кудрявый подхватил Михалыча и потащил по темному проулку, а я шагала рядом и беспрестанно оглядывалась, не в силах поверить, что выбралась на поверхность, что иду по твердой земле и дышу почти свежим столичным воздухом. Мне казалось, мы затерялись в нереальном, неправильном мире без правил и законов, и за поворотом нас ждало возвращение в задымленную раздевалку в подвале. Путанице в голове способствовало то, что путь пролегал вдоль глухой стены здания, абсолютно непохожего на "Вулкано". С фасада клуб потрясал воображение фееричностью красок и необычностью форм, а сейчас по левую руку от нас тянулось темное высотное строение.
Однако морозец был самый, что ни на есть, реальный. Чтобы не озябнуть, я натянула перчатки и капюшон. Наверное, шубка из кролика после путешествия по вентиляционным туннелям стала шубкой из крота, жившего в угле.
- Где мы? - спросила у кудрявого.
- На задворках, - сплюнул он и выругался. - Чертов ср*ный клуб! С*ки, чуть заживо не сожгли!
Только сейчас, когда извилины продулись на ночном морозце, я осознала масштабы нечеловеческой злобы, из-за которой едва не погибли пять человек, и я в том числе. Вот так запросто - создать задымление, пусть иллюзорное, и, похохатывая, выкуривать слепых, словно они не люди, а какие-нибудь крысы или тараканы.
- Михалыч, в больницу? - спросил кудрявый.
- Н-нет, - засипел тот. - Д-домой.
- Какое "домой"? Не ровен час, отдашь концы.
- Д-домой! - задергался мужчина.
- Ладно, как скажешь. С одной стороны, хорошо бы в больницу, с другой стороны, там уже ждут, голубчики.
- Михалыча нужно показать врачу, - потребовала я. - Сами видите, что он плохой.
- Мало висоратских носов он сегодня оприходовал, да? - ответил кудрявый. - У нас свои врачи есть, не хуже. А если надумает помереть, то уж лучше дома, нежели семью заставят выплачивать компенсации на лечение висоратских морд, поняла?
- Поняла.
Может, Михалыч и Петин нос сломал или вывихнул челюсть Мэлу?
Мы вывернули из проулка и попали в освещенную теплую зону. Кудрявый прислонил Михалыча к стене здания и бросился ловить машину.
А у меня как назло нет телефона. Узнать бы, что сталось с Петей, и не пострадал ли Мэл.
Отвратительно широкий проспект.
Как же я устала!
У обочины остановилось знакомое клоунское такси с малиновыми ромбиками по бокам. "Десять и два сверху".
- Деньги есть? - бросился ко мне кудрявый. - У меня ни капли бабла, не успел заработать.
- У меня двести висоров, - я поспешно достала бумажки.
- Сотенку пока придержи, а вторую давай, - сказал кудрявый. Подхватив Михалыча, он поволок его к машине и завалил на заднее сиденье. - Садись с ним, только за руку не бери. Сожмет и пальцы переломает, - объяснил и занял место рядом с водителем. - Нам на Спичечную и... куда? - повернулся назад.
- На Институтскую, - добавила я торопливо, охваченная радостью. Дом, милый дом, я еду к тебе!
- За двести в один адрес, - объявил водитель ночной тариф.
- Как за двести? - подкинулся кудрявый.