- Почему за двести?! - воскликнула я одновременно с ним.
За двести висоров пешком дойду до общаги, если не заблужусь по пути. А нужно еще Михалыча доставить домой.
- Ты сказал, что за сто развезешь, - напомнил кудрявый.
- За сто - одного пассажира и в один конец. А чтобы кататься по городу, гони пятисотку.
- Ну, ты жук! - огрызнулся кудрявый. - Какая тебе разница, одного везти или троих?
- Не нравится, проваливай, - парировал агрессивно водитель. - И девку с дедом забирай, у меня полно клиентов.
- Ладно, ладно, - сказал примирительно кудрявый и обернулся ко мне: - Давай еще сотню.
Я протянула вторую бумажку.
- Поедем на Спичечную, а там уж разберемся, что делать, ладно?
На Спичечную, так на Спичечную, всё равно некуда деваться.
- Тебя как зовут? - обернулся кудрявый, когда машина тронулась.
- Эва, - ответила, зевнув.
- А я Кирилл. Будем знакомы.
Пора бы уж познакомиться, когда прошли вместе через дым и вентиляционные трубы.
Навстречу такси проносились вереницы машин скорой помощи и черные тонированные машины с мигалками, наверное, из Департамента правопорядка или первачей*. Михалыча лихорадило беспрерывно, и он сдавленно стонал. Видимо, боль была невыносимой, коли сильный крепкий мужчина не смог сдержать голос.
У любой усталости есть предел.
Мой предел - это крутой обрыв перед бездонной пропастью. Нет, это стена без конца и края, в которую упираешься носом, а ноги бессильно разъезжаются в разные стороны.
В такси меня разморило, и я задремала.
Мне снился нескончаемый длинный-предлинный день, который начался утренними сборами и проводами на прием, продолжился великолепным представлением в амфитеатре Дома правительства, знакомством с премьер-министром, встречей с отцом и мачехой и сбившей с ног новостью о том, что Мэл несвободен. Автомобиль ехал, и сон наматывался на колеса, завершившись несостоявшимся убийством в клубе, уединением с Мэлом в убогой комнатушке и побоищем во время нелегальных боев.
Как много событий для маленькой крыски! Столько потрясений и стрессов, от которых любая голова опухнет, сойдя с легкостью с ума!
Смутно запомнила, что машина остановилась в заснеженном квартале, и кудрявый тащил Михалыча по тротуару, а того, с обескровленными губами, трясло в судорогах. Я шла следом и спала на ходу, отмечая мимоходом ущербные ступени лестницы, разрисованные стены, мусор по углам.
Кирилл стучал в зеленую дверь с аккуратными цифрами "1" и "5", выведенными краской.
Какие-то женщины охали, суетились, всхлипывали. Плакал младенец, сохли пеленки, отчего на кухне была влажность.
- Его нужно в ванну, - сказала я вдруг. - Есть ванна?
- Ванна? - переспросил Кирилл. - А ты-то откуда знаешь?
- Мы в интернате так делали.
Я вспомнила: после неудачных попыток создания piloi candi* мальчишки целыми днями отмокали в местном пруду. Вода облегчала мышечные судороги, снимая боль. Хоть убей, а не пойму, почему помогало.
В теплой воде Михалычу действительно полегчало, и он задремал.
- Кушать будете? - спросила его жена, утирая глаза платком.
- Не до того. Поспать бы, - махнул рукой Кирилл, и я согласилась с ним.
Нам выделили скрипучий диван в комнате, и Кирилл, стянув разве что толстовку, рухнул одетым и тут же захрапел.
Я тоже сняла шубку и сапожки, и, прислонившись спиной к спине кудрявого, провалилась в беспробудный сон.
Сновидения навалились отголосками пережитых моментов. Меня болтало и ворочало. Я разговаривала с непонятными размытыми тенями, ругалась, просила, требовала. Продиралась через фейерверки вспышек, кружилась, прыгала, куда-то ползла.
Пробуждение тянулось и тянулось, пока глаза не раскрылись, уставившись бессмысленно на солнечный зайчик на потолке.
Оказалось, во сне я перекатилась к батарее, которая жарила изо всех своих чугунных сил. Кирилла уже не было, зато около дивана стоял малыш в трусиках и маечке и сосал пальчик, сосредоточенно уставившись на меня.
- Привет! - улыбнулась ему, но ребенок не отреагировал и ушлепал босиком на кухню, где гремела посуда, и тянулись аппетитные запахи.
Ну вот, напугала дитятку. Наверное, выгляжу как баба Яга из сказки - растрепанная, с потеками туши после слезолития в дыму, а во рту поганое ощущение. Хотя Кирилл не сказал ночью ни слова о моем непрезентабельном внешнем виде, но ведь в суматохе он мог и не заметить.
Комнатка напоминала мою швабровку размерами и куцостью обстановки. Вскочив с дивана, я охнула, с трудом разогнув ноги в коленях. Определенно, долгие километры ползком к свободе не обошлись без отекших суставов и синяков. Руки тоже не могли похвастать чистотой, как и идеальные некогда ногти, под которыми успела набраться грязь. На ладонях остались ссадины от цепляния за шершавую стену раздевалки.
Кое-как надев сапожки, я повертелась, оглядывая себя и оценивая потери в облике. Внешне платье выглядело так, будто минуту назад было куплено в магазинчике Лили. Бабочки послушно вспархивали и прикреплялись к подолу, а чулки сияли нетронутостью чудо-капрона. Зато шубка, брошенная в изголовье дивана, превратилась в продольного черного полосатика. Жалко её, но убиваться не буду. Лучше быть живой и в испорченной шубке, чем задохнуться в дыму, и тогда никакие радости жизни уже не понадобятся. У меня будет десяток шубок, дайте только добраться до общежития!
В трех шагах от кухни попался трельяж в коридоре. Придирчивый осмотр выявил коричневые следы на шее, то есть попросту засосы, уцелевшие клипсы в обоих ушах (вот чудеса!), а также уникальную стойкость косметики, наложенной Вивой. Даже на губах сохранилась помада, правда, поблекшая. Отличный результат, если не считать того, что я заволновалась: как удалять сверхстойкий макияж стилистки? А может, не стоит избавляться от него? Это же воплощенная мечта любой женщины - красивое лицо на год или на два. Или навечно! И прическа в целом сохранилась. Слегка растрепалась, но легкая небрежность в укладке волос неплохо смотрится. Да я конфетка хоть куда! Могу прямо сейчас отправиться во второй забег по приемам и клубам.
Нет уж, - присела на краешек тумбочки. Хорошего помаленьку, иначе быстро наступает передозировка, опасная для здоровья.
На тесной кухне, заставленной баночками, кастрюльками, посудой и прочей кухонной утварью, полная черноволосая женщина крутилась у плиты, жаря сразу на трех сковородках оладьи, а за столом сидели Кирилл и светловолосый мужчина и хватали горячие лепешки с пылу с жару.