Стукнула дверь, и в дамскую комнату зашла женщина. Она прихорашивалась у зеркала — стройная и гибкая как кошка. И зрачки у нее были кошачьими, и ноготки — такими же. Я поднялась на ноги и смотрела на свое отражение.
Снаружи ждал Петя, наверняка он начал беспокоиться из-за моего отсутствия. Стоило выйти к нему, но мне не хотелось покидать временное убежище.
Заиграла веселенькая мелодия, и женщина вытащила из сумочки телефон. Смелая! — посмотрела я искоса на неё. Наплевала на правила светского тона, не боясь быть обвиненной в дурном тоне.
— Да, котик, — промурлыкала незнакомка, взбив короткую мальчиковатую стрижку. — Непременно… Жду… Скучаю… Твоя в хорошем настроении?… Даю тебе час. Не успеешь — пеняй на себя. Уйду по гулять по клубам. Ну-ну, котик, не расстраивайся… Побыстрее укладывай благоверную в постельку и догоняй меня. Целую, — отключилась она, не став выслушивать блеяния позвонившего.
Напоследок взъерошив челку, женщина встретилась со мной глазами в отражении и усмехнулась. Подойдя ко мне, она поправила муаровый воротничок на платье:
— Когда-нибудь приходится выбирать, какие роли играть — первые или вторые. Судьба — занятная штука, и вторая скрипка может в любой момент стать первой.
Женщина ушла, покачивая бедрами, а я, вздохнув, мазнула кончик носа у своего отражения. Нет уж, вторые роли определенно не по мне. Я ангажирую первую роль — с тем, кто когда-нибудь даст мне обещание. С тем, кто останется со мной в тесной слабоосвещенной каморке. С тем, кто разделит со мной высокий балкон и будет угощать меня душистыми яблоками. С тем, кто однажды скажет на ушко: "Знаешь, любимая, давай-ка заделаем сегодня маленького".
Мэл застыл у края людского течения и, засунув руки в карманы брюк, скользил взглядом по шумному сборищу.
Двое при входе, один — у помоста рядом с фотографами, трое прогуливаются в толпе. Люди отца из особого подразделения, преданные как псы — на десять порядков опаснее отъевшихся мордоворотов из службы охраны. Без жалости и без принципов, они пойдут по приказу в огонь и воду.
И как Мэл раньше не заметил? Почему не догадался?
Определенно, отец запугал ее. Возможно, шантажировал — чужими руками и языками. Намекнул на последствия в случае ослушания.
А Мэл по наивности думал, что родитель не воспримет всерьез его интерес к непримечательной мышке. К его, Мэла, мышке с серым хвостиком, превратившейся сегодня в жар-птицу и вытворяющей черт знает что в группке гостей неподалеку.
Мэл не сомневался, что отец узнает, но что почует угрозу и решит подстраховаться — этого он не ожидал. Какая может быть опасность в девочке, легкой как облачко и с солнечной улыбкой?
И ведь не подойти к ней, не объяснить, не растормошить. Доверенные псы стерегут четко, и не стоит их провоцировать, иначе премьер-министр узнает поболе того, что ее родителем оказался Влашек, а вместе с Рублей узнает вся страна. Отец Мэла даже при неудачном раскладе карт умудряется выкладывать "флэш-рояль".
Мэл усмехнулся. Подумать только! Оказывается, вот кто перебрасывал ее из одного ВУЗа в другой, настойчиво требуя получения аттестата. Для чего? Почему первый заместитель министра пошёл на огромный риск, чтобы слепая дочь завершила учебу?
А дочь подписалась на его условия, согласившись. Если бы она не согласилась, то он, Мэл, не столкнулся бы с ней, и между ними ничего не произошло. Была бы Ледышка в его жизни.
Он оглянулся на свою спутницу, сидящую неподалеку с бокалом в руке и смотрящую на шумное сборище. Аристократический профиль, надменный взгляд свысока, презрительное фырканье, молчаливое превосходство. Замороженная сосулька.
Проклятье! Ну, почему мышка не ответила на его звонки? Почему не нажала на одну-единственную кнопку?
И теперь не видит его. Смотрит и не видит. Как слепая.
Смеется для крепыша-коротыша, очаровывает жирных боровов и старых козлов, улыбается похотливым липким взглядам, раздевающим её.
Руки сжались в кулаки, когда обрюзгшая рожа сально улыбнулась его девочке.
Разве не видишь, что это мишура, пустое? Обернись же, взгляни! Больно и мне, и тебе. Нам обоим.
Не видит. Смотрит и не видит.
Завибрировал телефон, поставленный на беззвучку.
— Это я, — сообщил Макес. — Выдвигаемся в "Вулкано" за полчаса до полуночи, чтобы без давки. Едешь?
— Нет.
Ему нужно придумать, как поговорить с мышкой сегодня, ибо завтра будет поздно. Она не только не видит — она не услышит его. Не захочет слушать.