Зато Августа призадумалась. Сестру она не жалела. Та сама оказалась виновата в топорной прямолинейности с кавалером. В большей мере среднюю из сестер Аксёнкиных обеспокоило, что ее родословная, оказывается, не так хороша и не так длинна, как у других девчонок, и что нельзя капризничать, перебирая женихов, а довольствоваться тем, что перепадет. А перепасть мог как сорокалетний вдовец с двумя детьми, так и седобородый дедушка — смотря с кем сговорится родитель.
Как выяснилось, отец не дремал и использовал любой удобный случай, прощупывая почву и выискивая подходящих претендентов. А кому легко, когда бабье царство висит хомутом на шее? Однажды, во время "мертвого" сезона в Моццо, Аксёнкины совершенно случайно оказались в близком соседстве с супругами Мелёшиными, и главы семейств сблизились на почве любви к гольфу, переросшей в совместные обеденные и вечерние трапезы.
— Люблю уединение и тишину, когда хорошо думается, и принимаются нужные решения, — объяснил как-то за столом Мелёшин-старший причину пребывания в Моццо в межсезонье, и отец с подобострастием согласился.
Родитель ужасно боялся и сикатил перед начальником Департамента правопорядка, когда после неспешного разговора под сигару и бородатого анекдота закинул удочку:
— Посмотрите, Артём Константинович, какой у нас товар, — кивнул, показав на Августу, — а у вас солидный купец.
Она смущенно потупила взор, а Мелёшин-старший, окинув девушку внимательным взглядом, отвесил комплимент:
— Товар хорош, не спорю.
А "солидный купец" развлекался в это время где-то на заграничном курорте.
С тех пор семейству Аксёнкиных потекли приглашения на разнообразнейшие великосветские мероприятия и "посиделки" — столичные и загородные — и в том числе пригласительные билеты на "Лица года" с Мелёшиным-младшим в качестве спутника Августы, на которые ответила бы отказом полнейшая идиотка с мозгом со спичечную головку.
За это время средняя из сестер Аксёнкиных и Егор Мелёшин едва ли сказали друг другу больше десятка коротких фраз.
В первый раз Мэл — что за собачья кличка? — оглядел ее с интересом, и взгляд оказался таким же, как у его отца — откровенным, раздевающим. "Мужская особь должна смотреть так, словно хочет съесть вас" — вспомнила Августа фразу из женского журнала для тупоголовых дур.
Больше Егор Мелёшин на неё так не смотрел. Он высиживал требуемое по протоколу время, выполнял необходимый минимум обязанностей по отношению к своей даме, после чего срывался с места и удирал в спетую и спитую компанию на поиски приключений. У каждого из них был свой круг общения, и Мэл не считал нужным идти на сближение, а гордость Августы родилась раньше неё, чтобы открыть рот и попросить о чем-то.
Круг знакомств Аксёнкиной был малочислен. Откровения возвратятся бумерангом в спину, — усвоилось ею четко. Лишь полезные связи, не более.
Егор Мелёшин успевал жить на полную катушку. Время от времени до Аксёнкиных долетали отголоски сплетен и скандалов, умело затираемых Мелёшиным-старшим. Мэл не распылялся на мелочи, влипая в различные пикантные истории.
В восемнадцать лет он умудрился связаться с женой иностранного дипломата, бывшей старше Мэла чуть ли не на десять лет. Поговаривали, будто красавица с экзотической восточной внешностью совратила его. Парочка встречалась втайне около двух недель, пока Мелёшин-старший, терпение которого истощилось, не вывел сына за ухо из спальни посла, пригрозив женщине публичным обвинением в растлении несовершеннолетнего и открытым судебным процессом. Муж-рогоносец, позабыв о мести, подхватил изменницу и срочно покинул страну. Вздумай посол возмущаться, ни его, ни неверную супругу не спасла бы никакая дипломатическая сверхнеприкосновенность.
Оторвавшись от фотографий с deformi[2], Аксёнкина посмотрела в окно. Внизу, под окнами, прохаживался возле машины водитель Ляли Пляскиной, с которой встречался Мэл, отходя после скандала с иностранкой, пока не сообразил, что любвеобильность подружки не знает границ, в чем немало помог отчет службы оперативного слежения из ведомства Мелёшина-старшего.
"Наверняка Лялька спит с ним" — подумала Августа, разглядывая симпатичного молодого мужчину, беспокойно посматривающего то на запястье, то на двери лицея. — "Ничего не боится — ни огласки, ни родительского гнева, ни общественного порицания".
Отец, до которого долетали сплетни о похождениях младшего Мелёшина, подмигивал маменьке и посмеивался молча в усы. Что смешного? Разве не оскорбительно, что Мэл отрывался так, словно вскорости ожидался апокалипсис? Вдобавок Августу раздражало заискивание родителя перед старшим Мелёшиным. Неужто возможное объединение семей стоило унижений? К взаимным соглашениям приходят солидно, не теряя достоинства.