Только бы не застонать в голос, — мелькнуло где-то на периферии сознания, когда я откинулась назад, запрокинув голову, — пьяная, хмельная, но не от шампанского, а от близости Мэла, его напористости, от настойчивых ласк.
Я сильная. Немножко потерплю отвратительное поведение Мелёшина и покажу, как и где зимуют… О чем это я? Кто недавно заявлял, что поднятой бровью заставит Мэла плясать под свою дудку? Это я утверждала, гордая и независимая. Так и есть. Еще чуть-чуть помучаюсь, а потом с негодованием нахлещу по мартовской котячьей физиономии.
Край зрения выхватил Макеса, с ухмылкой наблюдавшего за мной и Мэлом, в то время как его длинноногая подружка, зеркально скопировав Мелёшина, трудилась языком в районе уха пестроволосого.
О, ужас! Ушибленное сознание мгновенно вывалилось из блаженствующей неги. Я лихорадочно оттолкнула от себя Мэла, выдернула его руку, успевшую добраться до нижней составляющей кружевного комплекта, и натянула на колени платье, вызвав всполох стайки бабочек.
Мелёшин откинулся на спинку сиденья, зашипев через зубы от разочарования.
— Эвочка, тебя не укачало? — как нельзя вовремя повернулся Петя. Глаза у него блестели, речь была нечеткой. — Долго еще ехать? — спросил он у парня напротив, тоже принявшего на грудь приличную порцию алкоголя.
— Около десяти минут, — ответил вместо него Макес.
— Спокойно, Эвочка, — авторитетно заверил чемпион, покачиваясь. — Скора будим!
Я кивнула. Голова еще кружилась, но картинка проявила четкость. Хотела ответить спортсмену, но почувствовала, что внезапно охрипла, не сказав ни слова.
— Петруша! — крикнула одна из девчонок. — Без вас как без рук! У нас вышел спор. Помогайте!
— Сей момент, — кивнул Петя и бросился выступать арбитром между девицами, выясняющими, кто привлекательнее для мужчин — блондинки или брюнетки, в то время как парни хохмили и ржали над примитивными шутками, приканчивая, по-моему, десятую или пятнадцатую бутылку шампанского.
Боковым зрением я заметила, что Мэл подавал какие-то знаки другу, и тот, обернувшись назад, сказал что-то водителю. Маленькие лампочки в потолке машины погасли, осталась лишь одна в центре, бросающая тусклый свет на коврик и катающиеся бутылки. Салон погрузился в интимный полумрак.
— Оооо! — завопила веселая и пьяная компания. — Здорово! Класс!
Ничего хорошего в слабом рассеянном освещении я не увидела. Наш угол совсем потонул в темноте, как и противоположный, поэтому соседи по машине виделись нечетко, а Мэл снова пошел в наступление, пытаясь проложить рукой путь под платье с бабочками.
Меня не сбить с пути истинного! Я зла невероятно. Зла тем, что Мэл специально подстроил всё от начала до конца — совместное пребывание в лимузине, поездку у него на коленях, накачивание Пети спиртным, специально посадил напротив него девицу с вываливающейся из декольте грудью, специально выключил свет в салоне, чтобы оттянуться без помех. Значит, он развлечется, отряхнется, возьмет свою замороженную снегурку под руку и двинется на поиски новых девиц, а с чем останусь я? Так и буду на подхвате? Захотел — приласкал, почесав за ушком; взял, что хотел, и снова вернулся в мир высшего света, чтобы выполнять обязательства? Нет уж, не выйдет.
Сколь настойчиво Мэл стремился повторить предыдущую попытку, столь уверенно я отбивала его потуги — отбрасывала руку, вертела головой, когда он пытался коснуться губами мочки уха и шеи. Может, мое сопротивление выглядело ребяческим, зато оказалось действенным.
Наконец, Мэлу надоело, и он прекратил посягать на мой суверенитет, зато переключил внимание на себя — похоже, тер нос, задумавшись, или чесал макушку. Косясь, было трудно разглядеть в полумраке, что он делал. Может, ковырял в ухе?
— Эва…
Показалось, или кто-то меня звал?
— Эва…
Так и есть. Тихо, на пределе слышимости, ко мне обращался Мелёшин. Ну, что еще задумал? Решил покаяться и признаться в подлых намерениях?
Повернувшись к нему, я замерла. В глазах Мэла горела зелень, обволакивая шелковистым теплом. В изумрудных ободках плескалось и ластилось море — покорное, смиренное, преклоненное.
Наверное, Мэл загипнотизировал меня, иначе как объяснить, что он потерся своим носом о мой, а я не залепила ему пощечину. Мэл еще раз потерся и отправился "в прогулку" по моему лицу — кожа к коже — касаясь губами, щекой, носом, подбородком.
Он был моим. Я чувствовала его частое сбивчивое дыхание, его улыбку, его дрожь, когда он дотронулся ртом моих губ и "поехал" дальше, к переносице, к вискам и опять вернулся к губам.