Выбрать главу

Чудо погибло.

Ах, как я до сих пор жалею о своем легкомыслии! Надо было кому-нибудь показать его. Или попробовать сфотографировать, хоть я и не очень это умела делать...

А так только я одна и видела эту синюю-синюю почти прозрачную живую “соломинку”!

Столько книг по водным растениям потом посмотрела я. У стольких ученых знатоков спрашивала, что это могло бы быть. Ответа так и не получила.

Часто теперь думаю: а что, если это “нечто” пришло ко мне из какого-нибудь кембрия или неолита вместе с дремлющем в песке семенем?

Или вдруг это было какое-то неземное растение? Его крохотную спящую спору несли космические ветры в межзвездных пространствах. Нечаянно через миллионы лет оно попало на Землю, оказалось в чистой и теплой воде, пронизанной летним солнцем, обманулось и взросло здесь, а потом и умерло, потому что на Земле было все не так, как там, на каких-то других планетах, в запредельных просторах...

История с географией

В санитарном поезде, который вез раненых в далекий тыл, в плацкартном вагоне я лежала одна в женском купе, а в соседнем, за стенкой, лежал тяжело раненый солдат Ваня. По восемнадцать нам было или чуть больше, только и успели, что школу закончить. Война ведь вообще молодая была.

Чтоб не скучать, мы высовывали головы в проход и разговаривали часами, днем нормально, а ночью шепотом. О жизни, о школе, о прочитанных книгах, он о невесте рассказывал, я о мальчике из моего класса, который тоже на фронт ушел и потерялся, для меня потерялся...

Другие раненые над нами добродушно подсмеивались, но мы не обращали внимания или отшучивались.

Ваня был родом из Слюдянки, поселка на берегу Байкала. Он много говорил об море-озере, говорил, как о живом существе. Байкал заснул. Байкал проснулся. Байкал обедает.

Он вспоминал, какой Байкал синий-синий.

А еще он рассказывал, каким Байкал бывает бурным, коварным, как его хорошо понимать надо.

Он мне объяснил, что это за ветер — "баргузин" . Есть долина баргузинская — и оттуда, как из трубы, ветер несется, поднимает волны в два-три метра, опасный ветер. Он еще рассказывал, что сам видел над Байкалом дневные миражи. То город на озере стоит, а то, видел, по водной глади поезд грузовой идет...

А сколько раз он на берегу ночевал! "Хорошо под небом спать — солнца своего не проспишь!" — толковал он мне, горожанке.

Ваня мечтал, что, когда вернется домой, выучится катера по Байкалу водить. А меня, если когда-нибудь я побываю на Байкале, он обещал по "славному морю, священному Байкалу" и на лодке и на катере покатать, чтоб я представила себе озеро во всей красе и полюбила его. Но я уже Байкал любила по его рассказам.

В Уфе мы навсегда расстались с моим собеседником: нас неожиданно развезли по разным госпиталям, а потом его еще дальше увезли.

Много я путешествовала по городам и весям — спасибо документальному кино! А увидеть священный Байкал так и не получалось, а очень хотелось.

Но если сильно желаешь чего-нибудь, и в твоем желании нет корысти, это обязательно случится.

В начале девяностых в Иркутске решили провести выездной творческий семинар с обсуждением документальных фильмов местной телестудии.

Мне предложили поехать, я с радостью согласилась.

Это было то время, когда для самолетов не хватало керосина и расписание полетов постоянно сбивалось. Вот и наша группа, отправляющаяся на семинар, сидела несколько часов во Внуково: вылет задерживался.

Наконец полетели, но горючего хватило только до Омска, где нас и посадили поздним вечером. Опять нужно было ждать.

Попросили всех пассажиров покинуть самолет, и мы слонялись по летному полю. Было ветрено, холодно. Сибирь, а на календаре — сентябрь!

Начальство аэропортовское сжалилось, приехал автобус, и всех повезли ночь коротать в старое здание аэровокзала, где было светло и не дуло.

Люди были мрачные, бродили, сидели, дремали, молчали. Глядели издали на нашу дружную группу, кто с завистью, кто с интересом.

А мы пока никуда не опаздывали и остановку воспринимали почти как приключение.

У меня, как всегда в командировках, был кипятильник, большая кружка и запас кофе. Нашли розетку, наварили много-много кофе, а товарищи мои, тоже привыкшие к постоянным командировкам и к пустым буфетам на вокзалах, вытащили домашние бутерброды и всякие пирожки и коржики.

Часа в три я вышла пройтись. Ночь, крупные звезды в небе над лётным полем, тишина такая, как будто планета вдруг опустела.

Пошла по асфальтовой дорожке, обсаженной березками. Подняла голову — свет фонарей пронизывал золотые кроны!..