— Кто вам карточки выдаст на хлеб тогда? — спросил я.
— Не надо хреб, — ответила Сумико. — Япан кушай трава, рыба.
— Вы все тут чокнулись, — пробормотал я себе под нос.
— Что говори? — встрепенулась Сумико.
— Рыбки у вас больно красивые, — ответил я, кивнув головой на аквариум.
Сумико объяснила мне, что рыбки эти принадлежат дяде Кимуре. Он скоро придет. А пока они с Ивао будут развлекать меня картинами, которые нарисовал тот же Кимура.
Я заинтересовался. Ивао принес эти картинки, нарисованные на белой толстой бумаге цветными мелками. Мы все трое сели на татами и сгрудились возле картинок.
На первой был изображен бой самураев с какими-то туземцами в звериных шкурах. В руках у самураев, одетых в синие шелковые кимоно, сверкали широкие мечи и секиры на бамбуковых палках. Оскалив зубы, самураи прыгали на песчаный берег из своих лодок и гнались за туземцами. Некоторые туземцы пытались отстреливаться из лука, но самураи настигали их и рубили… Чернильные волны с белыми когтистыми гребешками несли к берегу караван самурайских лодок с высокой кормой и парусами, напоминающими крылья бабочек-капустниц.
Ивао ткнул пальцем в туземцев и гордо сказал:
— Айну.
— А-а, это которых вы перебили, — ответил я. — Читал. Айну жили на островах.
Я отодвинул от себя картинки, потому что там были сплошные самураи, и сказал:
— Надо рисовать собак, яблоки, дома с дымом…
— Коннити ва, — раздался за спиною голос, напоминающий мурлыканье кота.
Я вздрогнул и обернулся. Это был тот японец, что просил тогда в порту продать махорки. Щеки его напоминали терки с редкими дырочками.
— Здравствуйте, Кимура-сан, — ответили вместе Ивао и Сумико и поклонились.
Мой взгляд сорвался до его кривых ног в шерстяных носках. Если Кимура узнает меня, никакой рыбки я, конечно, не получу, Я ощущал на своей голове взгляд Кимуры. Пришлось притвориться, будто я внимательно разглядываю картинки.
— Вы не достали табаку? — спросил Ивао.
— Нет, — ответил Кимура.
— У отца кончается табак, — сказал Ивао.
— Зачем здесь этот русский? — спросил Кимура.
Я расслышал его слова так, будто он издалека очень быстро приближался ко мне. Кимура, ловко поджав ноги, сел передо мной. Он продолжал сверлить меня глазами, которые поблескивали в кривых, как мечи самураев, разрезах. Сам при этом улыбался, ощеряя полукоронки на передних зубах. Золото только с краев прикрывало коричневые зубы.
Я с тоской поглядел на аквариум. Похоже, мое положение ничуть не лучше, чем у этих бедных рыбок. Теперь черта с два убежишь. Ловкий Кимура, сразу видно. Вдруг он вообще переодетый самурай? И мне тут придет конец!.. Даже письмо ребятам не написал… Мама предупреждала, чтобы не отходил от дома. Рассказывал Загашников, что японцы поджигают дома русских переселенцев… Что стоит им хлопнуть меня? Озноб прошел вдоль хребта к пояснице.
Я заерзал на месте и незаметно подвинул руку к карману, где лежала ракета. Однако в карман я не залез, потому что Ивао и Сумико стали наперебой рассказывать, как они испытывали шлюпку, как Сумико вывалилась за борт и как я бросился спасать ее.
Они опять забыли упомянуть, что это я чуть не перевернул их шлюпку. Вместо этого они попросили разрешения подарить мне рыбку.
— Первый русский, который сделал японцу добро, — сказал Кимура, — но он еще не вырос… — Кимура поклонился в мою сторону и добавил по-русски: — Я весьма благодарен вам. — Он выговаривал «л», в отличие от других японцев.
Я опустил глаза и увидел свои ноги, уже покрытые мелкими трещинками. Летом у меня не бывает без цыпок. Я весело пошевелил большим пальцем ноги. Теперь дело в шляпе.
Но тут старик Ге отвлек Кимуру.
— Кимура-сан, — громко сказал Ге, — когда ты отвезешь меня на пустой остров?
Кимура пружинисто встал и пошел на веранду. Сумико махнула мне рукой в сторону аквариума. Мы с нею поднялись и подошли к рыбкам.
Сумико взяла щепотку крошек с фанерки позади аквариума и посыпала в воду.
— Надо плыть на маленький пустой остров, — говорил старик Кимуре и показывал трубкой в дымчатую даль, — на большом острове жить опасно.
— На чем мы уплывем, Ге-сан? — отвечал Кимура, качая головой. — Вспомни, что стало с моим сейнером, баржей и кунгасами…
Я наморщил лоб, улавливая смысл разговора Кимуры со стариком. Японец обозвал Загашникова подлецом за то, что купец загрузил сейнер Кимуры своими товарами, а беженцев на Хоккайдо не взял. И за это судьба наказала купца: сейнер наскочил на мину.
— Какое несчастье, что Загашников выплыл! — воскликнул Кимура, сжимая острые кулаки.
Я приложил ладони к лицу. Сумико забеспокоилась и перестала сыпать крошки. Она тихо попросила меня не бояться Кимуру. Он-де сердится на одного плохого человека. А так дядя хороший, он работает в порту — узнаёт погоду.
Глаза у Сумико блестели, как у плюшевого медвежонка. Она сказала, что Кимура дарит мне рыбку.
— Мне бы вот эту. — Я наугад ткнул пальцем и попал в самую пузатенькую, что притаилась между камнями на дне.
Сумико принесла из соседней, левой комнаты стеклянную банку с водой и погрузила в аквариум руку. Золотые рыбешки подплыли к ее позеленевшим пальцам и ткнулись в них.
Я рассмеялся.
Сумико сомкнула пальцы вокруг выбранной мною рыбки и в этой пещерке перенесла ее в банку с водой. Рыбешка повиляла рыжим хвостом и успокоилась. Сумико протянула мне банку. Я сглотнул слюну и прижал банку к груди.
Ивао сверкнул в меня очками. Кимура вернулся с веранды, поднял картину с самураями и айну и протянул ее мне.
— Дарю вам мою картину в знак благодарности, — сказал Кимура.
Я принял картину, хоть у меня своих боев было много. Мне бы тут и бежать, но я стоял как истукан и бормотал:
— Я тоже нарисую вам… У меня есть альбом. Хорошая бумага — в пупырышках. Что вам нарисовать? Хотите — бой матросов с япон… — Я прикусил язык и поправился: — Нет, скажите, что нарисовать?
— Море, — ответила Сумико, — и маренький остров.
Рядом с домом заурчала машина. Я повернул голову к многорамному окну.
В кузове машины блеснула плюшевая тужурка Дины. Рыбин крутил головой во все стороны. Мама показывала белой, словно бумага, рукой на поляну перед домом и что-то горячо говорила бабушке.
Наверняка мама советовала бабушке посадить на клумбах табак.
Сквозь стекло кабины я различил усы Семена. Он держал на коленях Юрика, замотанного шалью.
Я решил не выходить пока на улицу. Может, нашим тут не понравится и они проедут дальше.
Однако машина остановилась. Внизу задребезжала резко отодвинутая дверь.
Кимура уже спускался по лестнице.
— Коннити ва, — раздался тягучий голос Семена.
— Здравствуйте, — ответил Кимура. — Чем могу служить?
— Принимайте русскую семью, — сказал Семен. — Утром мы тут с хозяином договаривались… Дом большой. Поместитесь. Вам все равно скоро на родину уезжать…
— Прошу оставить нас в покое, — ответил Кимура, отчеканивая слова.
Семен стал втолковывать ему, что, пока японское правительство не заберет своих граждан с Южного Сахалина, русские переселенцы и японцы будут жить вместе. А по нашим законам не может быть такого, чтобы четыре человека жили на двух этажах, а другая семья ютилась где попало.
— Японцы и русские не могут жить в одном доме, — отчеканил Кимура, как по бумажке.
— Земля наша разве не один дом? — спокойно возразил Семен.
— Да что ты его убеждаешь? — вмешался горловой голос Рыбина. — С такими надо покороче…
— Не кипятитесь, — сказал Семен. — Человек сам поймет. Грамотный. Видишь, как по-русски шпарит… Ано-нэ, уступайте один этаж! Я ведь только сегодня утром договорился с хозяином…
— Он невменяем, — упорствовал Кимура.