— Еще разок искупнусь, и все, — ответил он.
Я поймал его за скользкую руку и подтолкнул к одежонке.
— Гера, ты не нашел тех?.. — начались расспросы.
— Не нашел, — ответил я, помог ему натянуть майку и потащил через кусты к дороге.
Обратно мы шли быстрее. Однако Юрик не прекратил своих дурацких расспросов.
— Гера, куда мы бежим?
— В порт.
— Зачем?
— Попросим катер.
— Кататься?
— Да.
— Знаешь, что я придумал?
— Что?
— Поплывем на тот остров, где «Оранжад».
— Можно было бы… Но тебя мамка не отпустит.
— С тобой отпустит.
Оставалось только пожать плечами.
Чем ближе мы подходили к порту, тем больше я завидовал велосипедистам, проносившимся мимо. У меня за ушами стало мокро — туда стекал пот.
Юрик сильно пыхтел, но расспросов не прекращал.
— Гера, а Сумико мы возьмем?
— Она уже уплыла…
— На белый пароход?
— На белый.
— А почему она тебя не взяла?
— С какой стати?
— Она твоя невеста, да?
— Много будешь знать — быстро состаришься.
— Я бы сам на ней женился, когда вырос, — она красивая.
— «Красивая»… Она японка, а ты русский.
— Ну и что? Она же красивая.
— Ты еще мал и глуп…
— Возьму вот женюсь и тебя не побоюсь.
Я остановился, положил руку ему на плечо и сказал:
— Перестань болтать, иначе будешь сидеть в корзине.
Брат умолк и лишь изредка косил на меня сизым глазом.
У проходной будки нам преградил дорогу парень-японец с красной повязкой на рукаве. Он был года на четыре старше меня, но только чуть выше ростом. Он помахивал деревянным самурайским мечом.
— Назад ходи! — заявил он нам и постучал мечом по ступеньке проходной.
— Мы к Семену Ивановичу Щавелеву, — ответил я, засовывая руки в карманы.
— Моя порт охраняй, — сказал японец и положил меч на свое покатое плечо. — Пропуск нет — не пускай.
— Я тебе сейчас как дам! — ответил я, выставляя вперед кулаки.
Я бы поколотил этого япошку, потому что злость вдруг во мне закипела, как вода в чайнике. И хорошо, что Юрик в это время пролез сквозь стержни в ограде и закричал:
— Дядя Семен! Дядя Семен!
Японец бросился через проходную за Юриком. Но тут и я проскочил в порт через будку.
Семен шел мимо, перебирая на ходу листки бумаги. Он вскинул голову и сразу же поднял руку навстречу японцу. Тот опустил свой меч и выпятил в улыбке зубы, похожие на костяной веер.
Я давно уже не видел Семена таким усталым. Усы его выгорели на солнце.
Семен подхватил Юрика на руки и закружил. Но я не дал им разыграться. Я поймал Семена за рукав кителя, а Юрику сунул в руки божка, чтобы отвлечь от нашего разговора.
— Дело есть, — сказал я Семену.
— Да ну? — ответил он и подкрутил правый, поникший от пота ус.
Он сложил свои листки и засунул в карман кителя. Если бы он не спрятал эти бумажки, я бы ничего не сказал. Но Семен все-таки умел кое-что видеть по глазам. И он приготовился серьезно выслушать меня.
Я начал с того, что был до сих пор доверчивым дураком. Мною крутили японцы, как Юрик вон тем божком. Я предатель. Мягкое сердце — оно подвело. Вместо того чтобы мстить японцам за деда, стал заводить с ними дружбу. И главное, знал, какие они коварные… Я рассказал про генерала Сиродзу. И что Кимура надеется на новую победоносную для них войну. Все они одинаковые… Меня обвели вокруг пальца. Улыбались мне, дарили рыбки и усыпили мою бдительность. Сумико заколдовала меня, что ли… А потом Кимура поджег дом Рыбина. Недаром чуткий Рыбин не спал по ночам. А я-то, я-то!.. Вчера узнал, где скрывается Кимура, и утаил от отца. И вот Кимура ночью поджег дом Рыбина, и они удрали все вместе в своей шлюпке… Правильно, что отец называл меня слабаком, правильно… Только я знаю, куда они уплыли. Они хотят спрятаться на Птичьем острове и там жить…
— Семен Иванович! — Я облизывал пересохшие губы. — Давайте догоним их!
Он долго смотрел на меня вприщур, зачем-то пощупал мой лоб и потом почесал свой затылок.
— Что ж, вояка, может быть, в твоем бреду есть доля правды, — сказал Семен, растягивая слова, как резину. — Пусть сплавают — проверят…
— Эх, дядя Семен! — сказал я и отшатнулся. — Там же Сумико!..
Он подхватил меня и привлек к себе, заглядывая в глаза. Но я освободился от его объятий.
— Жарко, — сказал Семен, расстегивая китель.
— Пойдем домой. — Я отобрал у брата «бога счастья» и подтолкнул Юрика к проходной.
— Уже надулся, вояка, — сказал Семен и загородил нам дорогу. — Пойдемте. Переговорим с вашим отцом.
— А без него не обойдемся? — спросил я.
— Он сейчас распоряжается катерами, — ответил Семен и повернул лохматую голову к пирсу, где маячил отец.
— Тогда скажите ему, что я во всем виноват, — попросил я, вытирая пот за ушами.
— Много берешь на себя. — Семен наморщил загорелый лоб. Его губы изогнулись серпом, только концами вниз. — Генерал Сиродзу тут виноват пока больше всех…
Мы пошли к пирсу. Три тени — большая, поменьше и совсем маленькая, — точно копья, были направлены на отца. Он бегал по пирсу и что-то кричал в рупор вслед катеру, который шел прямо к волнолому. На катере синели куртки и белели косынки японцев. Полно их было и на волноломе. Они суетились на фоне остекленевшего моря.
Семен оставил нас в тени огромного чана, пахнущего селедкой, а сам, выпрямившись, пошел к отцу. Семен хлопнул его по плечу. Отец покричал еще немного и положил рупор на железную тумбу.
Они постояли с Семеном, покурили, перекинулись несколькими словами, и отец вновь взял рупор. Он нацелил его на серый катер у причала и загрохотал:
— Рыбин, что у тебя с новым мотором?
— У Рыбина всегда мотор как часики, — высунулся из рубки хмурый дружок отца. Он был все в том же японском пуловере.
— Надо обкатать! — закричал отец.
— Хоть до Владивостока, — ответил Рыбин и позвал нас рукой по локоть в мазуте.
Я подошел к краю пирса и прыгнул на горячую палубу.
— Юрик, — сказал я, стараясь не глядеть на брата, — оставайся с папой. Он тебе даст рупор покричать.
— Ишь ты, прыткий, — отозвался отец, подходя к катеру. — Сам устроился, а нас не хочет брать.
У меня заныло в затылке. Значит, и отец и Рыбин поплывут с нами… Конечно, он разведчик и скрутит Кимуру, если потребуется. Ну, а вдруг Кимура все-таки не поджигал? Нет, долой, долой, долой жалость! Надо быть, как отец. Иначе не отомстить… В конце концов, нужно отчитаться перед ребятами в письме.
Семен с Юриком под мышкой прыгнул на палубу.
— Сбегал бы, Василий, посмотрел метеосводку, — сказал он.
— Можно ли теперь доверять японцам? — отозвался отец. — Да и долго ли нам сходить до островка?
— Ладно. — Семен махнул рукой. — Без Кимуры они там все наоборот предсказывают.
Отец тоже прыгнул на катер, который от толчка задрожал, как живое существо. Косматые отблески волн взлетели со стенки до стекол рубки.
— Давайте быстрей, — сказал я.
— Ничего, сынок, от нас не уйдут, — ответил отец и подмигнул. Потом глаза его сузились и стали как два прямых кинжальчика.
Мне с отцом говорить сейчас не хотелось. Я открыл дверь кубрика. Здесь было прохладно и пахло масляной краской. Я растянулся на скрипучей сетчатой полке и потрогал свой нос. Он горел, словно меня ткнули лицом в крапиву.
За перегородкой впереди затарахтел мотор. Я видел в иллюминатор, как от нас отваливается веревочная груша на бетонной стенке. Катер развернулся носом к выходу и понесся навстречу маяку. Башня маяка напоминала ладью на шахматной доске. Капля воды ударила в стекло и поползла. Мы взбурунили открытое море. На стене закачалась половинка бинокля, висевшая на длинном ремешке.
Я поднялся и вышел на палубу.
Над морем визгливо резали воздух чайки. Они ругали рабочих, которые ремонтировали волнолом и согнали птиц с насиженных мест. Я вспомнил, как убил тут журавля, и поежился. Журавль точно живой у меня перед глазами. И в сердце опять засвербило… Может, Кимура все-таки не поджигал Рыбина?.. Ну нет, невиновные не поплыли бы по морю в шлюпочке…