Л ю б а (с гневом). Глупости какие! За мной надо было в первую очередь! Безрукие!
Е л и з а в е т а. Верно, верно, конечно. Вот и получилось… Ай, Любка! Люди-то в эшелоне, представляешь, из самого Ленинграда! А в кухне, как на грех, кроме риса — ничего. В райпо за жирами послали.
Л ю б а. Всегда у вас так. Настька, и ты собирайся. (Секунду подумав.) Галина Васильевна!
Е л и з а в е т а (продолжая). А один эшелон, так он из Мары с курсантами… Молоденькие совсем… Устали…
Л ю б а. Галина Васильевна!
Г о л о с Г а л и н ы В а с и л ь е в н ы. Господи! Я уже сплю. Люба, что?
Л ю б а. Мобилизация.
Г о л о с Г а л и н ы В а с и л ь е в н ы. Сойти с ума, чуть не каждый день.
Е л и з а в е т а (Любе). Так ведь позор может получиться, коли наша станция не сможет выдать людям по их аттестатам… Курсанты, ленинградцы…
Г о л о с Г а л и н ы В а с и л ь е в н ы. На улице тает или мороз?
Е л и з а в е т а. Мороз. (Тихо.) Кикимора! (Любе.) Ганька Винчугова побежала в райпо, остальные уже на вокзале, а я за тобой.
Появляется Г а л и н а В а с и л ь е в н а, одетая, как живописный охотник в тундре.
Г а л и н а В а с и л ь е в н а (зевая). Я готова. (Увидела Василия Ивановича и Костю.) Ах, простите. Что? Опять гости?
В а с и л и й И в а н о в и ч. Мы не гости. Мы — по ордеру.
Г а л и н а В а с и л ь е в н а. А…
Л ю б а. Ну, идем…
Все женщины выходят.
(В двери Василию Ивановичу и Косте.) В шкапчике каша холодная и рыба. А вас я запру на замок снаружи, чтобы не беспокоить.
Ушли. Стихло. Василий Иванович и Костя одни. Через секунду барабанят в окно.
Ж е н с к и й г о л о с. Любка! Любка!
В а с и л и й И в а н о в и ч (приблизив лицо к темному стеклу). Она ушла, ушла! (Машет рукой; в окно продолжают барабанить.)
Ж е н с к и й г о л о с. А Настька? А Елизавета? А Галина? Галина-кикимора?
В а с и л и й И в а н о в и ч (весело). Ушли! Ушли! (Возвращается к столу, садится.) Я скажу — хорошо. Вот и человеческое тепло, старик, вот и дом.
Т е м н о
Обстановка первой картины. Но это уже весна.
Любин двор необыкновенно преобразился. Починена изгородь, крыльцо с заново отстроенными перилами. Д е д С а б у н о в сидит у своего дома. На дворе Любы В а с и л и й И в а н о в и ч сколачивает из досок надстройку колодца, К о с т я, сидя на крылечке, насвистывает.
С а б у н о в. Весна у нас тут начинается с ветров, с бури. Это еще не весна.
В а с и л и й И в а н о в и ч. А у нас, папаша, сейчас самые штормы. Но я скажу, в первый тихий день пчел можно переводить в летние домики, а сады готовить к цветению. Главная же работа — в море. Рыба сейчас идет, сельдь, скумбрия.
С а б у н о в (обиделся). Рыба и у нас есть.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Это — в арыках?
С а б у н о в. И в них. Не тут, конечно, а в головном. Ну, и на реке.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Это которая за водокачкой?
С а б у н о в (сердясь). В ней. А то можно и на Сырдарье, также в озерах. От тридцать девятого разъезда осьмнадцать километров. Богатые места. Сазан. Щуки. Вот такие.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Ну-у?
С а б у н о в. Не скажу — часто, но… бывает.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Я не сомневаюсь, раз вы говорите. Всюду у нас, папаша, хорошо, когда мирная жизнь. Я — солдат и уж это понимаю от глубины сердца.
С а б у н о в. Я сам солдат.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Война-то теперь пострашнее прежних.
С а б у н о в. Не хвастайся. На такой войне, как я, никто из вас отродясь не был. Помню, японцев крушили. Порт-Артур штурмом брали. Цусиму разделали под орех.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Ну-у?
С а б у н о в. Не скажу, совсем под орех… но… под Ванфангоу и Ляояном немало полегло Сабуновых — Сабунов Андрей, Сабунов Петр. А у Александра Сабунова, дяди моего, обе ноги оторвало… А теперь что? Машины воюют — не люди.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Конечно, непохожая война.
С а б у н о в. А вот мы без снарядов воевали, без танков, без автомобилей, без ничего…
В а с и л и й И в а н о в и ч. Я и говорю, непохожая война.