С е р е ж а. Нет у меня никакого насморка.
К р у м и н ь. Ну, значит, у меня насморк. Вот я сейчас с удовольствием высморкаюсь. Да, вот так. Мити нет. Нету Мити.
С е р е ж а (встал и — как можно тверже и спокойнее, в упор встретившись с глазами Круминя). Я уже сказал вам, гражданин Круминь, что полностью несу ответственность за это страшное убийство и вместе с Мишей Яловкиным, моим другом, стою здесь, перед вами. Извольте продолжать следствие. Что еще не ясно? Я спрашиваю: что еще не ясно? Готов рассказать и про то, где я просидел два дня, и все другое, что только нужно!
К р у м и н ь. Ничего не нужно. Думаю только, что у семнадцатилетнего мальчишки Антуана, наполеоновского комиссара, недоставало бы времени пропадать два дня на колокольне из-за ерунды.
С е р е ж а (почти шепотом). Я люблю девушку. Это не ерунда.
К р у м и н ь (буркнул). Ладно, ладно… (Перелистал бумаги.) И ведь что оказывается? Оказывается, мне все известно. Оказывается, ни одной новой странички заполнять не надо. Без лишних разговоров все чудовищно ясно. Ужасно ясно! (Пододвинул к Сереже бумагу.) Подпишите. (Грубо.) Прочитай сначала, что подписываешь.
Сережа читает.
Опять играют этот чертов вальс. Или он мне чудится?.. Если бы вы знали, что в эту проклятую ночь, в Загородном, я мог собственноручно размозжить ему голову рукояткой револьвера, потому что одна мысль была как молния: он убил Митю!.. Вот тут и тут подпишите… Да, мог! И уж не знаю, как сдержался. Что вы на меня смотрите? Подписали?
С е р е ж а. Подписал.
К р у м и н ь. Еще тут: «Зачеркнутому верить».
С е р е ж а. А что тут зачеркнуто?
К р у м и н ь. То, что вносит путаницу. Все эти ваши заявления, что признаете себя виновным.
С е р е ж а. Если бы я не осудил себя, я был бы подлец.
К р у м и н ь. Оставим переживания. Вы не дурак и прекрасно понимаете, что дело Яловкина и без того плохо.
С е р е ж а. Да.
К р у м и н ь. Очень плохо. Невольно задумаешься, как доказать, что все это — мальчишество и идиотство.
С е р е ж а (потрясенно). Вы хотите спасти его?!
К р у м и н ь. Я не спасаю врагов революции, а караю их.
С е р е ж а. Но вы сказали…
К р у м и н ь. Что я сказал? Его дружков, подлое это офицерье, мы расстреляем без жалости, можете не сомневаться. А вот вам самое время подумать не об Яловкине, а о своем бывшем друге, о Мите Волковиче.
С е р е ж а. Мы давно перестали с ним встречаться. У нас ничего не осталось общего.
К р у м и н ь. Жаль, что не встречались.
С е р е ж а. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Он со всеми разговаривал снисходительно и свысока.
К р у м и н ь. Со всеми? Нет. С вами — может быть. Вам это понятно? Он выбрал ясную и прямую дорогу, как и полагается мужественному человеку в наше время.
С е р е ж а (хмуро). Дороги разные бывают, даже когда одна цель. И характеры бывают разные.
К р у м и н ь. Насчет характеров — верно. Я его уважал. Этого мальчика я уважал. Редко кого так уважал. Он был воин! (Метнул взгляд на Сережу.) А ваш мальчишка Яловкин…
С е р е ж а (почти вскрикнул). Что он? Ну что он?.. Вы же сами сказали, что во всем разобрались… и что все это… и что он…
К р у м и н ь. Мне не только разобраться надо, но и решать надо. Я чекист. Уразуметь можете? Личные чувства — побоку. Я обязан обо всем подумать. И о будущем, между прочим, не меньше, чем вы и ваш учитель истории. (Выдернул листок.) Возьмите пропуск.
С е р е ж а. Пропуск?
К р у м и н ь. Ну да. Идите. Когда в Москву?
С е р е ж а. Как только придут бумаги.
К р у м и н ь. Значит, в университет?
С е р е ж а. Да.
К р у м и н ь. Добро.
С е р е ж а (взволнованно). Вы видели, как много я пережил здесь… Но теперь знаю, знаю — я тоже должен быть воином, чтобы не сбиться со своего пути! А путь мой нелегкий, очень нелегкий, вы же понимаете это, товарищ Круминь!
К р у м и н ь. Ты учиться, учиться едешь! Помолчи! (Нажал кнопку звонка.) Еще подпишите. Обо всем, что здесь говорилось, обязуетесь не разглашать. Ясно?
Вошел А н д р ю х и н.
(Андрюхину.) Яловкина на допрос. А товарища Неховцева пусть проведут через двор на выход.
А н д р ю х и н (угрюмо). Проходите, товарищ Неховцев. (Пропустив Сережу, задерживается.) Там ихняя чертова старуха ломится.
К р у м и н ь. Не пускать. Хватит племянничка.