С е р е ж а (с трудом). Зачем ты говоришь мне об этом?
А н я. Потому что… потому что…
С е р е ж а. Особенно сегодня, сейчас?
А н я. Может быть, никогда не сказала бы, а сейчас говорю и буду говорить!..
С е р е ж а. Раз в жизни не думай о себе. Хоть раз не думай, что все только и вертится вокруг тебя. Так не вертится, не вертится!.. Если бы просто ревность… Но есть, оказывается, вещи гораздо более важные. Есть вещи, когда надо пересмотреть всего себя, свое поведение и поступки и оглянуться вокруг, чтобы понять, как и зачем люди живут и сам ты чего стоишь и куда идешь.
А н я. А я, значит, по-твоему, не способна на это?
С е р е ж а. Нет у тебя никакого горя. Выдумываешь.
А н я (горестно). Цирк… Реветь, реветь хочу! Я думала, что ты мне друг!
С е р е ж а. Я был тебе другом.
А н я. Был? (Словно опомнившись.) А теперь?
С е р е ж а. Не знаю.
А н я (растерянно). Не смей говорить — б ы л! Ну… может, я что-то немножко выдумала… ну, глупо… преувеличила, пересолила… Сережечка, а ты вообразил? Бог знает что вообразил…
С е р е ж а. Сейчас другое, Аня. Неужели не понимаешь?
А н я. Что другое?
С е р е ж а. Может быть, когда-нибудь смогу объяснить.
А н я. Нет, говори сейчас! Не смей молчать! Не смей!.. Что-то ничего не соображу… Ты скоро уезжаешь? Да?
С е р е ж а. Да, скоро.
А н я (упавшим голосом). Боже мой, я так привыкла, что ты есть.
С е р е ж а. Наверно, привыкла.
А н я (как во сне). Где бы ты ни был, а ты есть. И ты — мой. Какая бы я ни была…
С е р е ж а. Конечно, привыкла. Чересчур привыкла. Помнишь, как я вошел в тину и ты смеялась надо мной, а я был счастлив?
А н я. Значит — потеря? Тебя тоже нет? Еще одна потеря?
С е р е ж а. Все важно в жизни, потери тоже. Без этого мы стали бы окончательно черствыми и слепыми.
А н я (теперь она может зареветь всерьез). Я была слепой?
С е р е ж а. Не знаю. Сама подумай.
А н я. А ты сможешь — без меня?
С е р е ж а. Трудно. Ты всегда была здесь. (Показал на сердце.) Выдолблено что-то внутри, и сразу нечем заполнить. Дыра. Но это пройдет. Трудно без Мишки, ты не обижайся. Я уверен, с ним поступят справедливо, но, может быть, я никогда больше с ним не увижусь.
А н я (в ужасе). То есть как это?
С е р е ж а. Ладно, не будем об этом.
А н я. Ты понимаешь, о чем говоришь?!
С е р е ж а. Я все понимаю. Не будем об этом. Вот еще что… Когда я уеду, обещай заходить к старику Волковичу, он остался совсем один.
А н я. Мне? К отцу Мити?
С е р е ж а. Да, к отцу Мити.
А н я. Сойти с ума.
С е р е ж а. Нас было трое — Митя, Миша и я — три мушкетера. Когда-то мы поклялись в вечной дружбе. Мы ножом полоснули каждый по своей руке, обрызгали кровью кончики наших детских шпаг, склонились голова к голове и прикоснулись к ним губами. Клянусь, дружба наша была бы на всю жизнь.
Резко, так что можно было вздрогнуть, бухнул колокол у ближней церкви, у Георгия за лавочками, и тотчас словно бы проснулись, отзываясь одна за другой, и суетливо затеребенькали звонницы во всех концах города.
А н я. Христос воскресе!
Сережа сердито наклонил голову.
В детстве я обожала пасхальную ночь. А ты? У нас в доме пахло куличами. А у вас?
Сережа молчит.
(Совсем тихо.) Христос воскресе, Сережа.
Торопясь, выходит празднично одетая т е т у ш к а М и л а, и за ней спешит Ш е в ч и к. Он несет прикрытый салфеткой кулич.
Т е т у ш к а М и л а. Сумасшедшие часы! Что делается с часами? На сколько переводить? Опять?
Ш е в ч и к. На два часа, я же сказал.
Т е т у ш к а М и л а. Зачем торопят стрелки? Зачем путают стрелки? Ничего не пойму! Я так и знала — то мы рано, то мы опаздываем… Господи Иисусе, несчастья только от бога. Люди не виноваты. Осторожно, Костик, уронишь кулич. Поставь на стол. Вот сюда. Это тебе куличик, Сережечка. Его и Миша любил. Миша, Миша… Боже мой… Мы уходим в церковь. Костик!
Ушли.
А н я. У нас была одинаковая пасха и одинаковое рождество. Зиму — помнишь? Падает снежок, вечереет. Мы идем на каток. На катке духовой оркестр играет старый вальс. Как сегодня. В городском саду. Офицеры катаются с барышнями, и гимназисты-старшеклассники… А я еще маленькая. Я еще только с девочками. Помнишь? Ну, ответь, пожалуйста. Ну, ответь…