П ь е р о (звонким, детским голосом). Я не слушаю сказок! Я — простой человек. Вы не обманете меня. Это — Коломбина. Это — моя невеста.
П р е д с е д а т е л ь. Господа! Наш бедный друг сошел с ума. Он никогда не думал о том, к чему мы готовились всю жизнь. Он не измерил глубин и не приготовился встретить покорно Бледную Подругу в последний час. Простим великодушно простеца. (Обращаясь к Пьеро.) Брат, тебе нельзя оставаться здесь. Ты помешаешь нашей последней вечере…
П ь е р о (печально). Я ухожу! (В отчаянии.) Носи меня, вьюга, по улицам! О, вечный ужас! Вечный мрак!
К о л о м б и н а (идет к Пьеро). Я не оставлю тебя.
П р е д с е д а т е л ь (умоляюще складывает руки). Легкий призрак! Мы всю жизнь ждали тебя! Не покидай нас!
Появляется А р л е к и н. На нем серебристыми голосами поют бубенцы.
А р л е к и н (подходит к Коломбине).
Кладет руку на плечо Пьеро. Пьеро свалился навзничь и лежит без движения. Арлекин уводит Коломбину. Все безжизненно повисли на стульях. Рукава сюртуков вытянулись и закрыли кисти рук, будто рук и не было. Головы ушли в воротники. Кажется, на стульях висят пустые сюртуки. Пробегает, кривляясь, П а я ц.
П а я ц. Помогите! Истекаю клюквенным соком! (Исчезает.)
Развинченной походкой входит А р л е к и н.
А р л е к и н.
Прыгает в окно. Даль, видимая в окне, оказывается нарисованной на бумаге. Бумага лопнула. Арлекин полетел вверх ногами в пустоту.
П ь е р о (приподнимаясь).
Пьеро задумчиво вынул из кармана дудочку и заиграл песню о своем бледном лице, о тяжелой жизни и о невесте своей Коломбине. Театрик погас, исчез, но дудочка еще слышна — все дальше и дальше, — и когда осветилась сцена, в одном конце стоит Б л о к, а в противоположном — А н д р е й Б е л ы й. Так стоят дуэлянты перед тем, как прозвучит короткая команда: сходитесь. И оба они повернуты вполоборота к зрительному залу.
Б е л ы й. Милостивый государь, Александр Александрович. Какая бы пропасть ни легла между нами, но я надеюсь, что вы, плюнувший в самое святое, что когда-то соединило нас, превративший все это в пошлый балаган, даже не в балаган, а в балаганчик, и кровь живую назвавший клюквенным соком, вы, ничего не пощадивший в нашей вере, как бы ни были вы ужасны сейчас для меня, но все же надеюсь я, хоть немного дрогнете сердцем и не окажетесь тем грядущим хамом, для которого все, что говорю я, лишь кривляние арлекина с бубенчиками, вызывающее смех. Нет, я не допускаю мысли, что будущий наш судья лишь хихикнет над Андреем Белым, и уж каким я окажусь перед этими пошляками пустозвонным клоуном, сумасбродом или сумасшедшим! Мне все равно, я не об этом. Помолчите секунду…
Б л о к. Я пока не сказал ни единого слова.
Б е л ы й. Полагаю, однако, что избавлен от излишних разъяснений. Мы, «аргонавты», объявили вас поэтом, волею судеб призванным оповестить мир о торжестве сверхидеи конца, гибели, смерти ненавистного мира зла и начала начал революции духовной, всемирной, вселенской. Я был ослеплен. Не пойму, хватаюсь за голову, как я не заметил страшных строчек ваших, вдруг прорвавшихся, словно исподтишка: