К о с т я. Тише. Не кричите. Хотите почитаю?
Н а с т е н ь к а (перейдя на шепот). Вы написали книгу?
К о с т я. Не написал, а только начал.
Н а с т е н ь к а. Боже!
К о с т я (достал тетрадь). Вот. (Свернул тетрадь.) Нет, не буду.
Н а с т е н ь к а. Дайте, дайте.
Он защищается слабо, и она вырывает тетрадку.
Некоторое время пауза.
Н а с т е н ь к а (читает торжественно). «Константин Митрошин. У самого синего моря, роман в трех томах».
К о с т я. Не читайте так громко.
Н а с т е н ь к а (читает, бережно перевернув страницу). «Низкое закатное солнце посылало свои последние прощальные лучи на тихую зеркальную гладь моря. Хутор Михайловский был расположен на самом берегу. Из-за густой зелени садов выглядывали беленькие дома с красными крышами. Там и здесь уже зажигались огни».
К о с т я. Читайте тише.
Н а с т е н ь к а (читает). «Молодой красивый рыбак лет двадцати, стройный и смуглый, легко взбежал на холм и невольно остановился, очарованный необыкновенной красотой вечернего залива. Он так задумался, что не заметил, как к нему подошла девушка: «Ты давно ждешь меня?» — спросила она звонким голосом. «Смуглянка!» — восторженно вскричал молодой рыбак, и сердце его забилось».
К о с т я (со злостью). Дайте сюда! (Вырвал тетрадку.)
Н а с т е н ь к а. Костя!
К о с т я. Если бы не ноги, никогда бы не писал.
Н а с т е н ь к а. Вот уж не понимаю! Что говорит человек! Я читала у Тургенева про закат, так у него хуже…
К о с т я. У Тургенева!
Н а с т е н ь к а. Да, да! И я читала недавно, описывался один колхоз, и там тоже было хуже про молодого человека двадцати лет…
К о с т я. Замолчите.
Н а с т е н ь к а. Молчу.
Молчат. Веселый военный марш доносится со станции.
К о с т я (мрачно). Опять играют.
Н а с т е н ь к а. У южного семафора стоит военный эшелон. Там полгорода собралось.
К о с т я. А вы почему не пошли? (Покачал головой.) И Ваня там. Ваня Проскукин.
Н а с т е н ь к а. Я сказала? Я ничего не сказала.
Молчат.
К о с т я. Настенька?
Н а с т е н ь к а. А?
К о с т я. Но все-таки, может, получится?
Н а с т е н ь к а. Я же говорю! Вы не представляете, это написано так, как будто начинаешь читать совсем настоящую книгу!
К о с т я. Но я же хотел написать своими словами, про то, о чем мечтаю!
Н а с т е н ь к а. Ну и напи́шете! И у вас обязательно будет про то, как ваш хутор стал после войны еще красивее, чем был! Как вернулись туда люди и еще больше полюбили свое родное место.
К о с т я. Ладно, ладно… (Сунул тетрадку в карман.) Знаете что? Давайте пойдем на станцию.
Н а с т е н ь к а. Что вы, куда, ведь далеко, Костя…
К о с т я (встал). Пойдем.
Н а с т е н ь к а. Ни за что! Слышите? Наши возвращаются. Ага! Они. Вот мы сейчас все и узнаем.
Идут: В а с и л и й И в а н о в и ч, Е л и з а в е т а, А л е к с е й, С а б у н о в, С а м с и к о в, В а р в а р а и с о с е д к а Любы.
В а с и л и й И в а н о в и ч. Я в тех местах вырос, знаю все дороги и тропки. Некуда им податься. Хутор Михайловский у самого моря. Прижали их там. Командир, слыхали, прямо на это и указывал.
Е л и з а в е т а. А про железнодорожников слыхали, что сказал? Он оказал, не мало они поработали для победы. И здесь, у нас! (Обнимает Алексея.) Лешенька!
А л е к с е й (смущаясь). Ну, ну, Елизавета, ведь люди…
Е л и з а в е т а. А что? Муж ты мой, муж!
С о с е д к а (Самсикову). Ты, солдат, объясни ты мне еще про сводку. Сынок-то, Андрюша мой, он на Украинском, он аккурат на Украинском.
С а м с и к о в. Значит, там, у нас! Про Киев слыхали?
Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Я с Киева. А что вы скажете за вашу Винницу…
С а м с и к о в. Винницкое направление…
В а р в а р а. Фе-едя!
Е л и з а в е т а. И еще сказал, поздравляю вашу станцию и благодарю от Красной Армии…
С о с е д к а (Самсикову). Да ты не уходи! Красавец! Ты же крови своей не жалел, чтобы дожили мы до такого дня!
С а м с и к о в. Что вы, мамаша… Я ж временно раненый, в бездействии я… это им, бойцам на фронте, слава!
С а б у н о в. Полководцам нашим слава! Русским солдатам слава!