— Вот видите. Я же говорил — общественность обязательно отреагирует. А вы зарядили тогда — суд, тюрьма, лагерь. А вот общественность разобралась и без тюрьмы обошлось.
— Без тюрьмы все одно не обойдется, — твердо сказал Грачев. — Этому Бомбиту одна дорожка — за решетку. И будь моя полная воля… Только вы не думайте, Борис Алексеевич, это для меня не главное. Для меня самое главное, чтобы люди поняли. А то ведь что говорят — Грачев, говорят, дурным делом занимается.
— Ну и пусть говорят. А мы говорим — Грачев на важнейшем участке работает. Грачев приносит городу большую пользу. Вот что мы говорим. И вы сами это знаете…
— Знаю, Борис Алексеевич, знаю, что приношу пользу. Потому и остался у вас, что знаю. А так на кусок хлеба я себе везде заработаю. И все же обидно, Борис Алексеевич, должны же понимать люди…
— Пустое. Глупые все равно ничего никогда не поймут, а умные…
— Умные — да, умные понимают. Все как есть понимают. У меня в прошлом году один курортник на квартире стоял. Башковитый человек. По историческим делам ученый. Еще не академик по молодости, но уже вроде как профессор.
— Доцент, — подсказал Борис Алексеевич.
— Не подтверждаю, но вроде как вы говорите. Словом, ученый человек во всех отношениях. Беседуем мы с ним как-то вечерком на разные темы, и он мне, между прочим, рассказал один исторический случай. Будто город такой когда-то был, не запомнил только, как называется. Больно мудреное название. Так в том, значит, городе собак не трогали. Может, за священных они в том городе считались, а может, по халатности их не трогали. Только расплодилось этих собак видимо-невидимо. Столько их расплодилось, что они в один прекрасный день всех жителей города, значит, сожрали. Всех, до единого.
Неудержимый смех чуть опять было не довел Бориса Алексеевича до икоты, до удушливого кашля. Он смеялся и выкрикивал, хлопая себя руками по коленям:
— Так и сожрали! До единого!
— Всех до единого, — подтвердил Грачев и тоже рассмеялся. — Байка, конечно. Сказка. Ученые, они тоже мастера придумывать. Но я так думаю, Борис Алексеевич, не простая это байка. Мысль у ней толковая.
— Толковая, товарищ Грачев, — сказал Борис Алексеевич, вытирая выступившие на глазах слезы. — Это же придумать надо — всех сожрали. Ну и лопухи в том городе жили, я вам скажу. Разве у нас с вами, товарищ Грачев, что-нибудь подобное может случиться? Да никогда в жизни. Пока мы с вами на посту — никогда. Верно я говорю?
— Очень даже верно, Борис Алексеевич.
Они расстались на этот раз весьма довольные друг другом. Борис Алексеевич подумал о том, что надо как-то отметить такого отличного, сознательного работника. Следовало бы написать этакий торжественный приказ с объявлением благодарности Грачеву и выдачей ему премии в размере двухнедельной зарплаты. Только не время сейчас для такого приказа — милые сотруднички поднимут его на смех. Им ведь только повод дай для смеха. А пока что-нибудь другое надо придумать. Таких работников, как Грачев, надо поощрять. И вдруг в голове у Бориса Алексеевича возникла замечательная идея. Он тотчас же вызвал секретаршу и прямо на машинку продиктовал ей докладную в вышестоящую инстанцию. Борис Алексеевич диктовал и улыбался. Он всегда почти по-детски радовался, когда его осеняли подобные идеи. Значит, есть еще порох в пороховнице. Значит, еще повоюем.
Я не буду здесь излагать содержание этой докладной, скажу только, что она начиналась и кончалась словом «механизация». А в наше время это слово обладает поистине волшебной силой. Иные бумаги движутся по инстанциям со скоростью черепахи. Месяцами, бывает, ждешь результата. А докладная Бориса Алексеевича уже через две недели сделала свое дело, и во дворе учреждения появилась новенькая автомашина, названная в соответствующем акте «спецфургоном», потому что вместо обычного кузова на нее поставлена была железная клетка, выкрашенная в темно-зеленый цвет. Егору Семеновичу Грачеву «спецфургон» очень понравился. Пусть иные считают Грачева отсталым, чуть не пережитком прошлых времен. Но это явное заблуждение — он тоже сын нашего века, он тоже, как и все мы, любит машины, их силу, их скорость и даже цвета и запахи их. Темно-зеленая «спецмашина» пахла нагретым металлом, резиной, бензином и еще чем-то, возбуждая в душе Грачева какие-то смутные, тревожные надежды — может, на новую молодость, может, на какую-то новую, неизведанную еще яркую жизнь. Возможно, что обо всем этом Грачев вовсе не думал. Внешне это выглядело так: Грачев несколько раз обошел машину, постукал зачем-то носком сапога по скату, а затем навесил на дверцу новой клетки висячий замок, предусмотрительно снятый со старой. Теперь у замка было два запасных ключа, и Грачев, затворив как следует новую клетку, разложил их по разным карманам, на всякий случай — по разным. И как раз в этот момент его позвали в приемную Бориса Алексеевича.