Неужели он и вправду жалеет об этом? Неужели? Не хочется верить. И нельзя не верить — Угаров не из тех, кто бросается словами.
На следующий день Угаров зашел в редакцию и как ни в чем не бывало спросил:
— Портсигар мой, часом, не у тебя?
— У меня.
— И зажигалка?
— И зажигалка.
Я молча вернул Угарову его вещи, и он, открыв портсигар, предложил мне с дружеской улыбкой:
— Закуривай, Медведев.
«Сейчас он скажет: «Я вчера пошутил». Или что-нибудь в этом роде скажет», — подумал я, хотя, клянусь честью, не хотел этого. Я нисколечко не нуждался в его извинениях — зачем они мне?
Никаких извинений я, понятно, от Угарова не услышал. Он сидел напротив меня и, разгоняя рукой табачный дым, продолжал смотреть на меня с улыбкой. Это меня злило, и я чуть было не спросил:
«Вы чего это так веселитесь, Угаров?» Но он сам мне об этом сказал:
— Вот ты думаешь, Медведев, с чего это Угаров веселый, может, хлебнул с утра, а может, смешинками объелся. А все не то, Медведев, все проще. Просто вспомнился мне по дороге сюда один случай, довольно смешной случай. Случилось это, чтобы тебе не соврать, лет восемь, нет, уже полных десять лет назад. Была у меня тогда командировка — хреновая, я тебе доложу, командировка. Еще в поезде меня сильнющий грипп скрутил. С поезда я, понятно, сразу в местный госпиталь, поставили мне градусник — сорок с чем-то. Уложили. Но кое-как выкарабкался, стал поправляться. Слабость, конечно, ноги не слушаются, но я упрямый, доковылял как-то до окна, — очень мне на улицу посмотреть хотелось — на жизнь, значит. А улица за окном, как назло, скучная оказалась. Безлюдная. Она, правда, небольшая, в квартале напротив моего окна домиков десять от угла до угла, не больше, но хоть бы кто по тротуару прошел — хоть человек, хоть курица, хоть собачонка. Живой кто-нибудь — а то никого. Решил я уже обратно на койку, как тут на углу, что справа, автобус остановился. И опять-таки — никто из него не вышел, никто в него не вошел, ну а он стоит, сколько там по графику ему положено — ждет пассажиров. И тут, представь себе, пассажир показался — из-за левого угла. Выходит из-за того угла мужчина в светлой кепке и светлом плаще — увидел автобус и побежал. Заметь, Медведев: один мужчина вышел из-за угла и один мужчина побежал к автобусу. И вот тут на моих глазах и случился тот фокус: был один мужчина и сразу стало их два. Одинаковых. Не то, чтобы так — кепка и плащи одинаковые, а все. На все сто процентов двойняшки. И не только с виду двойняшки, а вообще — один правую ногу поднимает и другой — правую, тот левой рукой взмахнет — и этот левой. Так они и бегут к автобусу. Одинаково бегут — ни передний быстрее, ни задний медленнее, а дистанция меж ними, представь себе, Медведев, все увеличивается и увеличивается. А как половину квартала пробежали, стала дистанция, наоборот, уменьшаться. Уменьшалась, уменьшалась, пока у самого автобуса задний не догнал переднего. Догнал, и представь себе, вошел в него. Как они отделились друг от друга — этого я не заметил, а как вошли друг в дружку — это я своими глазами видел.
— И в автобус поднялся уже один? — тихо спросил я.
— Один. Зачем же им на два билета тратиться, — пошутил Угаров и рассмеялся. А я не рассмеялся. Мне как-то не по себе стало.
— А вам… а вы не испугались? — спросил я.
— А чего мне было пугаться? Я же в госпитале — кругом медицина, сколько ее там по штату положено. А я, слава богу, в своем уме был и сразу же сообразил, что это у меня глазная болезнь какая-то. Дежурный врач, правда, ничего не определил. Молодой он был, неопытный еще — этот дежурный. Зато специалисты — глазник и невропатолог — в один момент диагноз поставили: осложнение от гриппа — неврит отводящего нерва. А нерв этот глазным яблоком движет. Вот его мне и повредил мой грипп. Ясно тебе, Медведев?
— Ясно, — сказал я, а сам подумал: как же это ему нерв повредило? Ведь они у него железные. Только и железные, видно, иногда сдают. Вчера они у него определенно сдали, основательно они его вчера подвели. Вот и нарушился железный порядок, вот и выскочило откуда-то это «Жаль». Ну, а сейчас… Сейчас он, судя по всему, уже не жалеет, что тогда в марте не шлепнул меня.
Сейчас, судя по его дружелюбной улыбке и дружелюбному взгляду, он готов по-прежнему любить меня, готов по-прежнему терпеть мои «шпильки» и прощать мои дерзости.
Так оно и есть:
— Послушай, Медведев, а что если нам вечером встретиться в «Отдыхе»? У меня к пиву закуска мировая есть. Почему не спрашиваешь, какая? Эх, ты! Ладно, ладно, скажу, не буду томить — вобла у меня есть, фронтовичок один с Волги прислал. Это такая, я тебе доложу, рыбешка — закачаешься. Понюхаешь — голова кругом, на солнце посмотришь — вся просвечивается. Ну, чистый янтарь, а не вобла.