— Вы не очень-то макайте руку, — говорит Паша. — Это где-нибудь на озере Рица хорошо, а в Неве мазут. Рабочий город.
Майя поет. Все девушки мира, севши в лодку, поют.
— Вы хорошо поете, — говорит Паша. — Когда я стану олимпийским чемпионом, я вас возьму с собой куда-нибудь в Австралию. Мы будем кататься на пироге по Индийскому океану, вы будете петь, а кенгуру вам будут хлопать в ладоши.
— Сегодня в Эрмитаже ко мне подошел один знакомиться, уже после вас, тринадцатый или четырнадцатый по счету, не помню...
— На вас такой спрос. Вам нельзя без личной охраны. Возьмите меня к себе в личную охрану. Я буду с пижонами сурово расправляться. Я их сильно не люблю.
— А кого же вы любите? Ваша бригада вам не нравится. На пижонов вы тоже зуб имеете.
— Я люблю всё человечество. Не каждого человека поодиночке, а всех сразу. И себя самого я тоже люблю. До тех пор буду любить, пока верю в себя. Я могу сделать что-нибудь такое для человечества... Не только втулки вытачивать... Понимаете? Когда кто-нибудь поставит в спорте рекорд, это хорошо для всех людей. Пусть не каждый сможет, а всё равно будет знать, что возможности не исчерпаны, что есть еще шанс... Только нужно себя держать в руках. И обрабатывать. Человек может всего добиться... Только вот сутки коротенькие. Никак не хватает времени... Вам хорошо. Вы художница. Вы красоту создаете. И сама вы тоже красивая... Ты красивая, Майка.
— Я красивая. Ты красивый. Мы красивые. А суточки, правда, такие коротенькие. А вдруг ты не победишь олимпийского чемпиона? Что тогда с тобой будет?
— Каждый человек может сделать всё, что он хочет. Только нужно знать, чего хочешь, и очень сильно хотеть.
— У меня был один такой знакомый...
— Вы с ним в Эрмитаже познакомились?
— Да нет... Он мне еще в восьмом классе в любви объяснился. После выпускного вечера мы с ним всю ночь целовались до самого утра. Он изо всех сил хотел жениться на мне и любить вечно. Он весь такой красивый, целеустремленный, напряженный, как струнка на балалайке. Тронешь — и зазвенит. Я его любила... Он после школы уехал куда-то в Сибирь, а потом вернулся. Я его встретила на улице... Он меня познакомил со своей женой. «Это, говорит, моя жена Тоня...» А в голосе такие безнадежно трагические нотки. Я, знаешь, что-то не очень верю в потенциальных героев. Если уж герой, так пусть состоявшийся. Я люблю спокойных людей. Вытачивает человек свои втулки, и очень хорошо...
— Это тебя надо с Олегом Холодовым познакомить. Есть такой парень в нашей бригаде. У него и отец и мать колхозники. Он им «Смену» послал, там про нашу бригаду был очерк, так для них теперь Олег и бог, и царь, и герой. И сам он так же считает. Только вот любовные дела у него никак не наладятся…
Олег Холодов немножко упирается. Оля тянет его на Кировский мост. Вот-вот разведут мост.
— Пойдем, пойдем, — торопит Оля, — а то так и останемся здесь на всю ночь.
— Оля, — говорит Холодов, — выходи за меня замуж. Зачем тебе обязательно нужно на ту сторону? Давай еще погуляем тут.
— Бежим, бежим, у тебя ни жилплощади нет, ничего, какой же ты муж?
Кировский мост разводят. Бегут, бегут по ожившему асфальту полуночники.
Олег остался стоять. Спрятанная в чреве моста огромная разводная машина повезла Олю в сторону от него.
— В кооператив вступим, — обещает Холодов, — деньги вполне можно скопить, однокомнатную квартиру получим...
— Прыгай, прыгай скорее, ведь один останешься.
Холодов прыгнул. Бегут, торопятся...
Под мостом плывут в лодке Францев и художница Майя.
Холодов первый заметил, тотчас закричал:
— Эй! Пашка! Олечка, гляди-ка, это же Францев с девушкой на спунинге... — Очень оживился Холодов.
Оля посмотрела и вся притихла, потянула Холодова дальше:
— Бежим скорее...
...Миновали мост. Идут парком Ленина. Тут темнее, чем на открытом мосту. Совсем черные стоят липы. Памятник «Стерегущему» тоже черный. Целуются парочки на скамейках.
Оля теперь продела свою руку под руку Холодова.
— Мы с тобой хорошо будем жить, Олечка, — говорит Холодов, — я техникум кончу. Будем академической греблей заниматься, я и на баке и на загрёбе могу, а ты на руле...
Оля остановилась. Она смотрит на Холодова, и глаза у нее совсем круглые.
— Я буду на руле, а ты на баке, а как же мы будем без любви? И заплакала. Слезы тут как тут.
...Вот они идут дальше по парку Ленина.
— Ты не думай, что любовь не придет, — говорит Холодов. — Я тоже ведь тебя не сразу полюбил. Постепенно.
Лодки тесно стоят, уткнулись носами в кромку Крестовского острова. К утру нанесло ветерок. Качнулись лодки. На каждой — шалашик из камышей. Порозовел от невидимого еще солнца лев на стрелке Елагина острова.