— Да, сэр.
— Люди устали вас слушать, — вопила я на герцога, солдаты тащили меня к оружию. — Мы устали страдать, чтобы вы могли все украсть у нас.
Герцог смотрел на меня, словно обнаружил меня раздавленной своим сапогом.
— Это вы у меня воруете. Это была наша земля, наши шахты, пока мой прадедушка не раздал все. Три территории были землями басэери, они будут ими снова.
— Никогда!
Солдат разрезал веревки на моих руках, еще два солдата крепко держали мои руки.
Один прижимал сапог к моим ногам, чтобы я не ударила. Солдаты прижимали меня к каналам, как других Забирателей, прикованных там. Я боролась, высвободила ногу, но она беспомощно скользила на каменном полу. Кожу покалывало, оковы обхватили мои запястья.
— Подчинись, — сказал Виннот. — А мы ждем.
Все тело начало покалывать, ощущение было таким, когда я готовила себя исцелять. Оно было не только в руках, но во всем теле, двигалось волнами. Порывы меняли направление, задевая то живот, то руки. Пальцы болели от необходимости толкнуть, но у меня было мало боли.
— Что со мной происходит? — спросила я. Больше вопросов было в голове, но желания спрашивать угасало. Я знала, что нужно задать их, хоть слова с трудом давались мне.
Боль покалывала на коже. Диск пытался втолкнуть ее в меня. Я боролась, отталкивала ее, но не могла ощутить пинвиум под руками. Я ощущала письмена, что скрывались там.
Герцог уже не ухмылялся.
— Почему она не подчинятся?
— Я же говорил, нужно ждать. Она старше и сильнее остальных, — Виннот поднял блокнот. — Можешь описать, что ты чувствуешь? — спросил он у меня.
— Сильную злость, — я плюнула и попала по его щеке. Он вытер слюну, словно такое случалось каждый день. Я разозлилась сильнее, туман рассеивался в голове. Боль стала горячей, пробиралась в меня, но я боролась. Каждый укол хотел подчинить меня Винноту. Боль делала нас податливыми.
— Удивительно, — сказал Эркен. — Сколько там боли?
— Мы не знаем, — сказал Виннот, следя за мной. — В записях, которые мы нашли с ним, отмечено, что оно поглощает боль с тех пор, как был добавлен пинвиум, как вы видите по вкраплениям. Я исследовал его и искал способ опустошить или высвободить хоть часть боли, сделав оружием, но не получалось. Нужен был кто-то, управляющим прибором. И потом я услышал о способности Преобразователя вспыхивать пинвиумом, о ее иммунитете. И я решил сосредоточиться на этом и превратить диск в большую вспышку.
— Я знала, что на что-то сгожусь, — я боролась, удерживала гнев и ненависть, ощущение себя. Отгоняла боль, чтобы разум оставался моим.
Виннот рассмеялся, словно был удивлен, что я еще говорю.
— О, да. Ты — курок, что заставит этот прибор работать. Без тебя он не вспыхнет, — он снова рассмеялся. — По крайней мере, не так.
— Я… вспыхну, — как только коснусь. Я прижала пальцы к серебристо-голубому металлу и попыталась представить одуванчики, но не могла сосредоточиться. Я смогу сделать это. Я должна. Нужно лишь вспыхнуть пинвиумом. Сосредоточиться. Просто…
…столько боли… так много боли… слишком много боли…
ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ:
Боль стала огнем, огонь — льдом, лед вернулся к боли. За болью, жаром и холодом я ощущала, как что-то корчится, что-то кричит.
А потом поняла, что это я.
Я выла в голове, но другие молчали. Я ощущала их. Отчаяние, боль, страх. Подчинение. Я плакала с ними, боль двигалась через нас снова и снова, заставляя сдаться.
Голос донесся сквозь боль.
— Ты — мой курок.
Я ненавидела этот голос. Я качала головой, но не чувствовала, чтобы тело двигалось. Я кричала «нет», но звука не было.
— Сэр, может, стоит дольше воздействовать на нее прибором. Она нужна нам подчиненной.
— У меня есть власть. Посмотри на нее.
— Лучше оставайтесь за защитной стеной.
Гнев поднялся выше боли, и мысли стали ясными. У меня уже не было тела, но был разум, хоть он боролся с приказом подчиниться, сделать то, что хотел герцог. Я собрала себя в тесной точке между сердцем и желудком, где я всегда носила собранную боль. Меня было немного, но это была я.
Я копила это.
Голос вернулся.
— Ты — мой курок.
Я молчала и ничего не выдавала. Хотела сказать «да» и раскрыть все. Нужно было согласиться, служить, это тянуло меня, словно боль, что тянула пальцы.
Я отгоняла боль. Я не подчинюсь. Они не сделают меня уступчивой. Мой разум был сильным.
Разум был моим.
— Ты — мой курок.
Я хотела согласиться, но гнев, который пробудил голос, затыкал меня.
— Почему она все еще борется?