жденные раздражением, вырвались сами собой. Андрей в жизни пальцем не тронул дочь. Да даже голос не повышал! Но девочка, пораженная окриком (обычно это была прерогатива мамы), тут же послушалась. И от страха даже не стала плакать, хотя ее лицо успело характерно сжаться. Сдерживалась. А ведь и без этого она сильно волновалась, хоть и казалась такой спокойной. Андрей, еще когда забирал ее, отметил, что все щеки покрылись знакомой буро-розовой сыпью. Но он убедил себя, что все в порядке. А теперь еще и орет, потому что самому не по себе, не только дочери. - Настя, а где твой мишка? Неуклюжая попытка отвлечь, но Настя не стала лезть в бутылку. Сопя, зашелестела своим пакетом с первосентябрьскими сокровищами. Его, конечно, собрала бабушка, не мама. У той теперь есть дела и поинтереснее. Настя заговорила, как ни в чем не бывало, но диалога не вышло. Андрей отключился, полностью уйдя в собственные мысли, и не слышал голоса дочери. Да, нужно на что-то переключиться. Ведь чем-то же он занимался, когда был не женат? Какой гадкий день, месяц, какое отвратительное лето... Синее пятно хоть и не обдумывалось напрямую, но никуда не исчезло: застряло комом в горле. На въезде в город ждала очередная неприятность: чудовищных размеров пробка. Как обычно, ее создали всего лишь двое. Но почему именно сейчас? Андрей окончательно вышел из себя. Уже не оглядываясь на ребенка, он не стеснялся в выражениях, переругиваясь сразу с двумя соседями, которых сам и зацепил. Один из них тоже не стал держать себя в руках. Он вылез из машины и пошел к Андрею. Но отпугнули пушистые цветы-банты, обладательница которых громко рыдала, покрасневшая и в чем-то перепачканная. - Ты лучше за ребенком бы следил, - сказал оппонент и вернулся к себе. Даже окно закрыл, чтобы больше ни на кого не обращать внимания. Отец предложил дочери воды, чтобы унять икоту. Бантики-то поникли, завяли... Точно, как цветы. Черт, еще же эти проклятые цветы! Когда Андрей наконец-то проезжал мимо ДТП, то не удержался и плюнул в окно в сторону пострадавших. Не попал, и никто этого даже не заметил. *** Ларек еще не открылся, а в магазине столпилась очередь из таких же горе-родителей. Прождав минут десять, Андрей решил, что придется обойтись без цветов - время уже поджимало. Помчались в школу. Она располагалась очень удобно: всего в трех домах от их бывшей квартиры. К тому же, считалась довольно престижной, хоть и не была ни частной, ни гимназией. Обычная, условно-бесплатная: не считать же регулярные спонсорские взносы? Прибыли ровно за 5 минут до окончания мероприятия, но все же встали «в строй». Заплаканная, растрепанная Настя смотрелась настоящим гадким утенком на фоне белых маленьких лебедят. Встала, склонив голову: похоже, чувствовала неодобрительные взгляды будущих наставниц. Одна из них потом попыталась уклончиво донести до Андрея мысль о вреде опозданий. Он ответил довольно грубо. Еще один жирный минус на чистом листе, с которого начнет заполняться новое десятилетие в жизни ребенка. После линейки они зашли в магазин. Андрей купил по мороженому. Продавщица его узнала: поздоровалась, заулыбалась: «Давно вас не видно». Андрей и на нее рыкнул: «А какое отношение это имеет к вам?» Она потемнела, опустила глаза. Никакого удовольствия. Хоть он и не отдавал себе в этом отчет, но стремился нарваться на равного: агрессивного, раздраженного, злого. Такого, как он сам, чтобы наконец-то выпустить пар. Но и тут не везло. Обиженная Настя ела мороженое молча и скорбно. На все попытки растормошить реагировала одинаково: «Хочу домой! К маме!». Затем снова заплакала, а еще - захотела в туалет. Не вести же дочь-первоклассницу в кусты? Хотя и они лучше, чем ее дом (да и можно ли его теперь так назвать?). Андрей вернулся в магазин и униженно попросился в служебный сортир. Продавщица оказалась незлопамятной. А может, просто пожалела девочку с висящими на ресницах каплями слез. *** Все, наконец-то все дела переделаны. Дочь умыта. Вода, кофе в жестяных банках и сигареты в дорогу куплены. Медведь найден в недрах машины и счастливо зацелован. Настало время для торжественного объявления: едем к деду и бабушке! Ура! Публика встретила весть без энтузиазма. Двинулись в обратный путь. Пробка уже рассосалась. В третий раз за утро здравствуй, пустынная, относительно новая трасса. Солнце игриво щекотало через стекло воспаленные бессонницей глаза. Вот бы остановиться прямо здесь и вздремнуть пару часов. Но, как бы не сильно было искушение, нельзя, нельзя... Внезапно мысль о синем платье, которая все это время была запущена в фоновом режиме, заполнила собой все пространство. Андрей вдруг почувствовал, что снова увидит его. Разум запротестовал. Прошло уже больше двух часов. Там наверняка уже «работают», а тело увезено или хотя бы накрыто. Вон там это было. Там, где яма на дороге напоминает ощеренную волчью пасть, а к дереву прибита табличка-объявление с непонятным словом, приземленный смысл которого Андрей случайно узнал совсем недавно. «Сделаем шамбо» - выгребную яму. ... Там, за небольшим изгибом дороги, у которого сейчас почему-то стоит его заглушенная машина (неужели все же съехал на обочину и задремал?) лежит распластанное синее платье. Андрей завелся, и не дожидаясь, пока успевший остыть двигатель прогреется, рванул с места - но, свернув, снова остановился. С силой растирая глазные яблоки, будто нашпигованные осколками стекла, он спросил у дочери: - Настя, помнишь, утром мы видели здесь куклу? - Ага. Страшную, - охотно подтвердила дочь, которая молча возилась с медведем. Ну, значит рассудок Андрея не покинул. Но как такое может быть? Дорога чиста, за исключением следов размазанной травы да комьев грязи... Ничего, никаких следов. Андрей вышел из машины. Задумался, не находя объяснения, и не заметил, как подкралась Настя. - Папа, - потрогала Андрея за край рубашки, сбежавший из костюмных брюк. - Пап! Он молчал. Мысли блуждали. Возможно ли, чтобы все службы, которым положено здесь побывать, успели завершить свою бюрократическую миссию всего лишь за два коротких часа? То есть не просто все запротоколировали и забрали синее платье, но и еще почистили дорогу? - Папа, а где...кукла? - Ее забрали. - Кто забрал? Тетенька? - Почему? - Андрей искренне удивился. - Потому, что она была большая. Маленькие девочки играют с маленькими куклами, а большие тетеньки с большими. -Да, - Андрей взял дочь за руку и повел обратно. А все-таки, который час? В 12-летней машине часов не имелось. Телефон он где-то выронил еще пару дней назад. И это неплохо: иначе мать окончательно издергала бы звонками. Не был бы отец так плох, что его нельзя бросить и на пару часов - она бы обязательно поехала с ними. И даже нельзя сказать, стало бы от этого лучше. Часы, которые он снял и забросил в бардачок - браслет сломался, и теперь они постоянно расстегивались - показывали половину пятого. *** Но неприятности не кончались. Когда Андрей добрался до родительского дома, ему пришлось ответить на шквал вопросов и выслушать десятки упреков. Да как же он мог ни разу - совсем ни разу - хотя бы на телефон! Специально, что ли, потерял? - не сфотографировать единственную дочь?! Такое вообще возможно? Подлила масла в огонь и Настя, старательно наябедничав на отца. Не забыла ни о цветах, ни об опоздании - лишь о стоянке на дороге почему-то не упомнила. Впрочем, она и о синем платье умолчала. Все это раздражало, но Андрей чувствовал себя слишком уставшим, чтобы в полной мере реагировать на проработку. К тому же он, похоже, простудился - бросало то в жар, то в холод. Да и упреки-то, по большому счету, справедливы. Он виноват, и что тут возражать? Выдержавший очередное испытание Андрей был, наконец, отпущен восвояси. Мать занялась изготовлением чего-то необычного в большом кукольном доме, который вот уже на протяжение двух лет - потрясающее постоянство! - просто обожала Настя. Андрей ушел в свою бывшую детскую комнату, которую теперь («всего на пару дней!», - неискренне говорили все они) делил с дочерью. На самом деле он не знал, на сколько придется задержаться. И пока не хотел об этом думать. Впрочем, иногда он, как вчера, уезжал ночевать в квартиру Зельмана - своего студенческого друга. Уютную, с большим аквариумом. Зельман все чаще гостил у одной из своих подруг, и охотно пускал к себе Андрея. Собственно, он даже сделал ему ключи. Но Андрей оставался на ночь, не дольше: одиночество угнетало. Андрей лег на кровать, прикрыл глаза. Перед закрытыми веками метались красные точки. От усталости кружилась голова, озноб усиливался. Мысли то ускользали куда-то на край сознания, то снова накатывали волной. Он мечтал забыться без алкоголя и снотворного, но от переутомления сон не шел. Наоборот, сдавив ледяными пальцами грудь, снова нахлынули воспоминания о синем платье. Но, когда он все-таки начал проваливаться в сон, труп уступил свое место в синем платье. Теперь в него была одета Настина мать. Она помолодела лет на десять, снова отрастила волосы до поясницы, постройнела и отправилась кататься с Андреем на ночном пароходе. Она нежно улыбалась, выглядела умиротворенной, счастливой, и такой... своей? Горечь утраты жалила даже сквозь полудрему. «Русалка», как он звал ее в те далекие дни. Уплыла. И корабль заодно потопила. Однажды вечером она спокойно сообщила, что хочет развестись.