етил вчера, если оно, конечно, ему не приснилось? Надо проверить. А потом - заправить машину: она уже показывала красный огонек. Он двинулся в путь, но оказалось, что путеводные полосы пропали. Кто их стирал всю ночь? Но и без них Андрей по памяти смог добраться до нужного дома. Все, как вчера. Домофон сломан. Дверь все так же раскурочена, но приоткрыта, а печать сорвана и сиротливым комком лежит на полу. Щель проема манила, и Андрей было решился расширить ее. Но вместо этого повернулся и быстро, перепрыгивая через ступеньки, бросился из подъезда. *** Дни скатывались в единый склизкий ком. Андрею не здоровилось. Его по-прежнему морозило, суставы ныли. Он забрал Настю к себе - в пустующую без хозяина конуру Зельмана. Тот наверняка не стал бы протестовать, но обсудить этот вопрос не удавалось. Андрей по-прежнему пытался дозвониться, но с 1 сентября упорно слышал «аппарат вызываемого абонента выключен» - и так до тех пор, пока не «истек период ожидания доступности этого абонента». Однако, похоже, Зельман как-то все-таки заходил. И, наверное, они вместе до беспамятства пили, как в былые славные времена, когда не было ни обуз, ни ограничений. Иначе как объяснить, что недоступный телефон с характерной наклейкой - звездой Давида - однажды обнаружился на дне полумертвого аквариума. Андрей больше не ходил на работу и игнорировал звонки начальства. Сначала они были довольно частыми, но постепенно иссякли. Потом, потом, когда станет немного полегче. А сейчас главное - дочь. По утрам Андрей обычно отвозил Настю в школу, днем забирал, кормил обедом, пытался помогать с уроками. Но семьи не получалось. Сначала дочь постоянно припоминала ему о промахах - то он забыл ее отвезти (но не забрать же!), то накормить... Затем начались попытки клеветать на Андрея школьным стервам, которые, как счастливое воронье, тут же принимались стаей его клевать. А дальше Настя просто попробовала сбежать. С тех пор Андрей больше не пускал ее на улицу. Послушная, веселая и смышленая девочка превратилась в совсем неизвестное существо. Андрей больше не узнавал дочь. Она постоянно плакала громко кричала. - Мама! Мамочка! Хочу к маме! Я все маме расскажу! Мамааа... Андрей терпел, не спорил. Не мешал ребенку высказаться. Но, в конце концов, ударил ее. Не сильно, просто шлепнул по маленькой ягодице. Он только хотел, чтобы девочка успокоилась, прекратила истерику и снова стала его любимой Настей. Но дочь глянула исподлобья тяжелым материнским взглядом и изо всех своих детских сил ударила его в ответ. И тут Андрей перестал себя контролировать. Он избивал лежащего на полу ребенка до тех пор, пока не выдохся. А потом вышел за дверь. Ему срочно требовалось почувствовать свежий воздух. *** Андрей проснулся на голом полу, застеленном безвкусным линолеумом под зеленый мрамор. Подушкой ему служил локоть, и оттого теперь ныли и рука, и скула. Сквозь голое окно, с которого безжалостно сорвали занавеску - ее останки скомканными лежали в углу - прямо на него в упор бесстыдно пялилась ночь. Андрей не знал, когда вернулся и почему уснул в таком положении. Он по-прежнему чувствовал себя нездоровым. Снова озноб и ломота. Такие привычные - уже почти неприметные - друзья. Не похмелье. Но лучше бы это было оно. Тогда он мог бы понять, что же все-таки происходит. - Настя, ты где? - привстав, позвал Андрей. Комната носила явные следы бедствия. Погибшая мебель, подняв кверху ножки, покорно признавала себя проигравшей. Зельману будет, чему удивляться, когда он все-таки заглянет домой. Пахло мерзко. Вода по всему полу. Лужа началась от подоконника и проползла до порога, почти касаясь ног Андрея. Но признаков аквариума - а что еще могло привести к такому наводнению? - он пока не заметил. - Настя! - снова позвал Андрей, хотя и чувствовал, что в квартире, кроме него, никого. Где же Настя? Он встал, снова взглянул в оконную темноту. И вдруг понял, что входная дверь борется из последних сил. С полминуты Андрей смотрел, как под ударами тяжеленных ног сыпется штукатурка, а потом отвернулся к окну. Так спиной гостей и встретил. - О! А вот и Андрюха. А мы-то думали, ты все-таки ушел через окно. Думали, упустили мы тебя - а ты вот он. Ну все, Андрюха. Это - все. Он не сопротивлялся, но, несмотря на это, его ударили, сбили с ног, и только потом грубо поволокли, как будто он был не человеком, а так - сломанным манекеном. С самого начала он им не верил. Но сначала с тревогой думал, что что-то случилось с Настей. Но нет: оказалось, что она уже неделю жила у матери. Всему виной было проклятое синее платье. Все с ним абсолютно ясно, говорили они. Одно только не понятно, пусть даже это и совсем не важно. Откуда оно взялось? Андрей молчал. Его пытались подставить. Сначала просто прессовали, видимо, в расчете, что он не выдержит. Потом - совали лживые факты, что-то про заточенную отвертку в бачке унитаза и молоток в ящике для носков, следы в ванной, отпечатки, свидетелей. Переписку в его компьютере со Смирновой. О том, как они познакомились, и что на следующий день она позвала его в гости. Говорили, что нашли в мусорном контейнере и тело Зельмана с отрезанной головой. - Понятно, заколол ты их заточкой. Но кости-то зачем девчонке на живую молотком перемолол? А ты ведь садист, Андрюха. Все это, только чтобы вынудить рассказать. Но как это сделать, когда самому Андрею ничего не было известно? Их по-звериному злила уверенность, с которой он продолжал все отрицать. Они решили, что он заранее все просчитал и теперь врет, разыгрывает перед ними невменяемость. Его стали бить, снова и снова. И Андрей честно пытался найти в себе хоть что-нибудь, хоть какие-нибудь слабые отголоски, которые помогли бы со всем этим покончить. Пусть даже на короткое время. Но никакие слова, никакие факты и показания свидетелей не вызывали ни малейшего шороха в темных коридорах сознания. В них совсем ничего не пряталось. Просто потому, что все это совершил не он - иначе в памяти что-то бы, да осталось.Кому другому, как ни Андрею, об этом знать? И только поэтому он и не мог вспомнить, как ни старался. Сложно восстановить чужие воспоминания, даже если они принадлежат человеку с твоим лицом и отпечатками пальцев.