Пожав плечами, Бенедетто начал спускаться. Я последовал за ним. Фонарь г-на Жозефа освещал только первые ступеньки лесенки; дальше — черная мгла. Вдруг — свет погас, крышка люка хлопнула у меня над головой. Я почувствовал, что лестница дернулась назад, куда-то ускользая, и я лечу в черное пространство, теряя сознание и тщетно стараясь ухватиться за воздух.
Я открыл глаза и почувствовал, что лежу в совершенной темноте на влажных каких-то плитах и чьи-то руки трясут меня за ногу довольно бесцеремонно. Вслед за тем я услышал голос Бенедетто, произносивший с досадой: «Господи, этот дьявол никогда, кажется, не очнется».
Тут я, доселе худо понимавший, где нахожусь и что со мной произошло, сразу все вспомнил и немедля вскочил на ноги к большой радости Бенедетто, заключившего меня даже в объятия.
Это выражение дружеских чувств заставило меня ощутить сильную боль в правом плече, реальные следы недавнего моего путешествия через люк. Высвободившись из объятий, я, разумеется, закидал товарища вопросами.
— Друг мой, — отвечал Бенедетто, — знаю одно: мы попали в скверную историю с этим путешествием вверх по Пюи. Находимся мы здесь уже с четверть часа. Пока ты валялся в обмороке, я исследовал подвал и утешительного мало. Это шестиугольный небольшой погреб — совершенно глухой. Где подземный ход, о котором говорил Дюбульи, где он сам? Вероятно, разбойники напали на старика, и он, спасая нас, захлопнул люк. Если так, то положение бедняги теперь еще хуже нашего, а наше очень незавидно. Не надо отчаиваться, малыш, — продолжал он с необычайной для Бенедетто, всегда насмешливого и грубоватого, нежностью в голосе. — Не надо отчаиваться — но как знать…
Он не договорил и, неловко притянув меня за шею, крепко поцеловал. Я почувствовал его влажные ресницы на своей щеке. «Бенедетто, — шептал я, сам готовый расплакаться, — „неужели мы погибнем?“ Он же молча гладил меня по голове горячей и дрожащей рукой. Вдруг наверху послышался резкий короткий свист, и в то же мгновение широкая струя воды окатила нас сверху холодным душем. Забыв о прощальных нежностях, мы разбежались в стороны, испуганные и ошеломленные, вода же продолжала падать с потолка, нисколько не убывая.
— А, негодяи! — закричал Бенедетто, — они хотят утопить нас, как новорожденных щенят.
Его бенгальская кровь, по-видимому, ударила в голову, он бегал по подвалу, крича проклятия, кому-то грозя, призывая и дьявола и Бога. Я же стоял молча. Слезы больше не подступали к горлу. Представив, что, быть может, через час меня не станет, я думал о матери, о нашей ферме на берегу Комо… Губы мои шептали вдруг всплывшие в памяти слова старой детской молитвы. Крестясь, я поднял руку и вздрогнул — рука моя задела о какой-то шнурок. Машинально за него дернул — и отскочил пораженный. Открытый люк сиял вверху. Лестница, вдруг опустившаяся откуда-то, была передо мной. Мгновение — и я уже взбирался по ней, не рассуждая; за мной с радостными воплями следовал Бенедетто. Еще мгновение — я выбрался наружу. И — о, Боже! Читатель, ты можешь упрекнуть меня в недостатке смелости, но что делать, это у нас в роду. Моя мать, будучи тяжела мной, едва не выкинула, увидав под кроватью нашего пса Нестора и приняв его за черта. Мой отец… Но к чему перечисления. Сам упрек в малодушии, думаю, тут неуместен. Представь: едва избегнув опасности быть утопленным, едва увидав свет, видеть который я терял уже надежду — лицом к лицу столкнулся со старым Джи. Физиономия его изображала свирепость, в руках он держал окровавленный топор. Я отчаянно вскрикнул и вновь потерял сознание.
Да, да, хотя я и не верил своим глазам, хотя и щипал себя, дабы проверить, очнулся ли окончательно, — это было так. Я находился в большой и светлой комнате, по-видимому, кухне. Толстая служанка господина Жозефа хлопотала около меня в руках с какой-то синего цвета бутылкой. Они же, то есть Бенедетто и старый Джи, одной рукой похлопывая друг друга по плечу, в другой держа по пинте вина, хохотали оба самым бессовестным образом. Когда же они заметили, что уксус, которым меня усердно натирала толстуха, произвел свое действие и я пришел в себя, они стали хохотать столь дико, что не могли уже держаться на ногах и, усевшись на кухонный стол, продолжали надрываться там, дергаясь от смеха, как детские паяцы на ниточке. Глядя на них, служанка, хранившая доселе вид сосредоточенный и серьезный, не выдержала и тоже заулыбалась.
Я же смотрел, решительно ничего не понимая.
Наконец, Бенедетто подавил хохот.
— Ты знаешь, Луи, — начал он, — мы, оказывается, очень подвели Седого Джи. Он не мог во время приехать на ферму, и не достань он случайно другой лодки, сумасшедший остался бы без свиной котлеты на завтрак».