— Yes, — отвечал Холмс.
При выходе из подъезда учреждения, бразды правления которым держал князь, Шерлок Холмс наткнулся на типичнейшую картинку петроградской жизни.
Дворник отгонял от подъезда извозчика.
Холмс, незнакомый с существующим у нас строем, уже хотел было вступиться за извозчика, как дворник, увидя перед собой помощника князя, снял вдруг картуз и крикнул извозчику:
— Ну, подавай, желтоглазый… живо.
Холмс улыбнулся и сел в пролетку.
Отъехав немного, он, закуривая сигару, процедил сквозь зубы:
— Кажется, я явился вовремя, дорогой Ватсон!
— Да, дорогой Холмс, — этот симпатичный союзник хотел ограбить меня среди белого дня на целый двугривенный, — отвечал извозчик, постегивая лошадь.
— Не удивляйтесь ничему в этой стране неожиданностей, дорогой Ватсон, и поспешите к нашему отелю, где мы сытно пообедаем и…
— И?.. — спросил Ватсон.
— И, надеюсь, три дня не будем выходить из нашего номера, — ответил Холмс.
— Как?! А сахар?!
— Сахар будет найден, твердо произнес Холмс.
Доктор Ватсон, пожав плечами, еще пуще застегал лошадь.
После обеда Холмс надел халат и, придвинув кресло ближе к камину, закурил одну из великолепных сигар, отнятых им у немецких шпионов в Лондоне.
Через несколько секунд ароматный дым совершенно заволок фигуру Холмса.
Доктор Ватсон, уже сменивший армяк извозчика на визитку, сидел у письменного стола и молча смотрел на знаменитого сыщика.
Он старался угадать, о чем думает этот незаурядный человек, но, вспомнив, что это никогда ему не удавалось, спросил:
— О чем вы думаете, мистер Холмс?
— Вы удивительно недогадливы, доктор, — отвечал Холмс. Конечно, я думаю об одном маленьком рассказе великого русского писателя. В этом рассказе говорится о том, какая масса бумаги изводится в правительственных учреждениях России, и называется этот рассказ «Много бумаги»[4].
Если бы Холмс ответил, что думает о джунглях, Ватсон был бы менее удивлен.
— Какое же отношение имеет это к делу, ради которого мы приехали сюда? — спросил он.
— Большое, дорогой доктор, большое…
За сахаром.
В следующие два дня изумление доктора Ватсона достигло крайних пределов, он даже стал опасаться за ум своего великого друга.
Шерлок Холмс через каждые полчаса посылал отельных мальчиков во все концы Петрограда за всевозможными покупками.
Ему нужно было то вдруг полфунта мыла с Петроградской стороны, то фунт колбасы с Выборгской, две фаянсовые тарелки с Песков, галстук от Нарвских ворот, табак из Гавани, подсолнухи с Крестовского острова. Груды купленного заполнили чуть ли не половину номера, а Шерлок все посылал и посылал. Каждую покупку Холмс лихорадочно разворачивал и затем бросал в общую кучу.
Ватсон знал, что в такие минуты мистера Холмса нельзя было трогать и молчал.
На третий день после обеда Шерлок сказал Ватсону.
— Доктор, мы должны пойти погулять.
Ватсон беспрекословно надел пальто.
Выйдя из отеля, Холмс направился к Пескам.
По дороге он то и дело заходил в мелочные лавки и покупал всякую дрянь, которую тут же, на улице, развертывал и бросал.
На Охтенском мосту им попалась навстречу селедочница. Холмс быстро направился к ней.
— Одну селедку!
Торговка достала селедку, завернула в бумагу и подала Холмсу.
Холмс заплатил деньги, развернул селедку, посмотрел и бросил в Неву.
— Еще одну!
И вторая селедка полетела туда же.
— Еще одну!
Третью постигла та нее участь.
— Дорогой Холмс, что с вами?.. — начал было Ватсон.
— Ватсон, молчите. Еще одну!..
— Еще одну!
— Еще одну!!
— Еще одну!!!
— Еще… Hip!.. Уррра!.. Ватсон, мы сегодня вечером едем в Лондон… Леди, я благодарю вас.
И Холмс горячо потряс руку остолбеневшей торговке.
Прижимая к груди завернутую в грязную бумагу седьмую селедку, он вместе с Ватсоном уселся в проезжавший мимо таксомотор и через четверть часа они были уже у себя в отеле.
Ватсон был в ужасе.
— Ах, Ватсон, дорогой Ватсон, — начал Холмс голосом, в котором звучали все радости мира. — Смотрите, вот в этой бумажке, в которую была завернута эта противная селедка, в этой бумажке то, чего не могли найти без меня и что я нашел… Смотрите, — это кусок старой ведомости министерства путей сообщения; эти ведомости, как я узнал, продаются, по миновании надобности, пудами и употребляются для завертки в них всевозможных товаров. Смотрите, на этом куске ведомости копия накладной Николаевской железной дороги 1898 года… И вот, пишите, пишите сейчас князю: «Груз сахара, 32 вагона, находится на первой линии путей возле главного перрона Николаевского вокзала в Петрограде… с января 1898 г.» Понимаете, Ватсон — 1898 г.