– Что-то таки случилось! – Мать хлопнула ладонями, сжав в руках синее кухонное полотенце.
– Она беременная. Что мне делать?
– Та самая? – Ну, кто еще же?
– Ой, не морочь мне голову. Знаю я вас, оборванцев. – Она как будто не ощутила никакой важности в этой новости. – Что делать, что делать – женись. Там видно будет. Эти то, не очень обрадовались такой новости?
– Мы решили не говорить.
– Это вы правильно. Ну, так вот. Играйте свадьбу – можно даже там, у них во дворе. Кольца купим, всё чинно будет. Не переживай. А сейчас покушай и иди работать, а то все деньги потеряешь.
Как бы там ни было, а одесские мальчики особенно привязаны к своим матерям. Тем же вечером, Витя поехал забирать свою Мышку с института. Теперь он переживал за неё во много раз прежнего и даже закрыл продажу на это время. Она отбежала от подружек и бросилась ему на шею.
– Я так соскучилась! – Шептала она. – Как хорошо, что ты приехал. Витя крепко обнял её одной рукой так, что она согнула ноги в коленях. Вот они уже ехали домой на трамвае. Он сидел спереди, вглядываясь вдаль, всё так же держа свои эмоции ледяной хваткой. Она же закинула голову ему на плечо и волосы её мягко гладили его щеку. Отведя взгляд в сторону, она решилась спросить:
– Витаська. А ты… ты меня любишь? – До этого подобные слова не звучали у них ни разу, но в отрицательном ответе она и не сомневалась.
– Я люблю только маму. А ты родишь мне здоровых детей. – Он ответил так, как будто отчитывался перед командиром части.
Она решила, что он просто отшутился и поцеловала его в щетинистую щеку.
– Ай! Ну ты и їжачок! – Фыркнула и, зажмурив глаза, снова примостилась не его плече.
В середине сентября отыграли свадьбу. Для такого события, Витя убедил свою невесту покреститься. Она была внучкой советского офицера, и подобная традиция не принялась в их семье, относительно дочерей. На свадьбе, она несколько раз едва ли не теряла сознание, на что её мама, громко охая, заявляла:
– Бедная девочка, она так нервничает! Такая маленькая еще!На что свекровь снисходительно покачивала головой. Свадьба была, что ни на есть скромная, но для них это абсолютно ничего не значило. Оба они чувствовали себя счастливыми в этот день, в кругу самых близких и родных людей. В этот день, Витя ощутил себя еще более взрослым, он взял на свои плечи не только планы и цели, но и фактическую семью, с назревавшим в скором времени ребенком.
Год спустя они уже жили отдельно, родители помогли обеспечить квартирой. Витя к тому времени уже имел в своем распоряжении две будки, в которых они торговали всем, чем только позволял продовольственный рынок Молдавии, Румынии, России и ещё парочки стран бывшего Союза. Решение открывать третью будку легло полностью на его плечи. Товарищи по бизнесу наслаждались получаемой от дел прибылью и дальше двигаться не собирались. У Вити на это был другой взгляд. К своим двадцати пяти годами он обзавелся семьёй и домом, так что должен был тянуть все. Это было его безоговорочным, безусловным долгом, настолько тверд он был убежден в необходимости этого процесса, что ни одно действие, связанное с поддержкой и укреплением семьи не отягощало ни его мысли, ни чего тело. Жена, а к тому моменту уже и мать, пришла к своей мечте – работе с лошадьми. Она только начинала свою карьеру в профессиональном коневодстве, так что получила лишь должность конюха. И, для успокоения и без того тревожных нервов родителей, главным бухгалтером Ипподрома и ещё одной маленькой фирмы в окрестностях города. Зарплата оставляла желать лучшего, но она отрабатывала обязательный трудовой стаж из-за обучения на бюджетной основе. Хотя ни зарплата, ни стаж, не интересовали её никоим образом. Все, что было для неё главным – лошади и бесконечный доступ к ним. Ну, и семья, естественно. Дела шли не то чтобы гладко, но в то время так жила практически вся страна. К тому же, тот факт, что они оба занимались любым делом имея при этом жилье и ребенка не мог не радовать их обоих. Внутрисемейная обстановка была как штиль. Витя оставлял за собой холодное сердце и расчётливость в каждом действии, тщательно просчитывая все возможные ходы по расширению бизнеса. Мышка же вкладывала весь свой огонь в работу и уход за лошадьми, но сын давался ей с большим трудом. Все, что имела она из основ воспитания это парадигма ее родителей и обучение коневодству, а, в известной степени, лошадей пряниками учат много реже, чем кнутом. Ей приходилось бегать от преподавателя к преподавателю, опаздывая на десятки минут, забегая к матери, чтобы покормить сына грудью. Она стыдилась и кляла себя в том, что вынуждена раскрывать перед своими родителями тайну материнства в таком молодом возрасте. Отец ее был красные радикально настроен как полив ее мужа, так и против их брака и ребенка. Их выселил в большей степени чтобы не разрушать родительское терпение, нежели обеспечить автономность. Собственно, автономностью они не обладали от низ всю свою жизнь. Квартира не принадлежала им, в любую минуту, по авторитарному слову одного из её предков, они бы вылетели на улицу, либо в однокомнатный дом на Сахалинчике, оставаясь в агоническом страхе беспомощности – с ребенком и едва ли сезонным бизнесом Вити. Однако, никто из них ни разу не опустил руки. Витя все так же, усиленно и долго продавал, реализовывал и вкладывал свои активы, пытаясь расширить бизнес. Мышка работала на две фирмы бухгалтером, чтобы ублажить родительские притязания, к тому же берейтором и главным бухгалтером Ипподрома, уже лично для себя. Ставка главного бухгалтера Ипподрома в то время составляла сто гривен в месяц и две курицы в неделю, которые она, то ли по доброте душевной, то ли по новопринятому христианству, раздавала всем друзьям, несмотря на поистине локомотивные вздохи мужа. Дела шли лучше. Дырка неработающего туалета в совмещённом санузле заменилась унитазом, а душевой слив с краном на подвесе – чугунной ванной. Интерьер особо менять не стали – их устраивали советские ламинатные полы и потрескавшейся потолок их не волновал, а их ребенка тем более. Только к его четырех годам, они решили сменить штукатуренные стены в его комнате на блестящие обои с динозаврами, дополнив к этому письменный стол и фортепиано. Мышка с рождения ребенка не садилась за клавиши, хотя изредка, с лукавством, поглядывала на черно-белый каскад клавиш, передающих грузное звучание ее рабочих рук на струны. Она презирала их, ненавидела их, уничтожала каждый день взглядом каждую ноту, но не кляла фортепиано. Оно служило ей символом выдержки и упорства, которое следовало передать сыну, поскольку тот должен быть много сильнее её – девочки-пионерки. Он должен, обязаны были уметь танцевать вальс, распоряжаться клавишными как своими пятью и знать французский как минимум не хуже украинского. Ко всему прочему, мальчик должен уметь драться, уметь постоять за себя и свою даму. Но это потом, пока он маленький можно заняться и гуманитарными знаниями. Полгода спустя, правительство вместе с силовиками начали резкое запреты подобных торговых столов, которых, к тому времени у трёх друзей имелось уже три.