Все это небывалое обилие еды запивалось не меньшим количеством вина. То и дело раздавались крики:
— Мальчик, пошевеливайся, а то я пощекочу твою лень острием меча!
— Эй, виночерпий! Моя чаша пуста, как высохший колодец! '
И Ант бежал на зов, на ходу открывая серебряные кувшины, запечатанные смолой. Кувшины эти, как и редкостные яства, прибыли с расторопными гонцами из всех углов земли: из Китая, Хорезма, Туркестана и Индии.
Гости шумели и громко похвалялись друг перед другом своими военными набегами и богатством, награбленным в чужих краях. Шаньюй молча наблюдал за ними. Он много пил, но взгляд его оставался по-прежнему зорким и ясным;
Пальцем шаньюй подозвал к себе Забар-хана и сказал ласково:
— Ты ничего не ешь и не пьешь, мой верный воин, и лицо у тебя словно зимнее небо.
- Да, шаньюй. Гнев грызет мою печень, когда я думаю, как будет насмехаться надо мною кипчак.
— Я обещаю тебе, Забар-хан: ты вернешь своего коня и жену через три луны. А сейчас отдай их и скажи кипчаку, что о пастбищах ты подумаешь. Когда мы вернемся из похода, я дам тебе пять тысяч отборных латников, и ты обратишь землю кипчака в пустыню. Все их женщины станут твоими рабынями, а шкурой подлого мятежника ты покроешь своего аргамака! Чтобы получить все, нужно жертвовать малым. Стерпи.
Шаньюй за руку притянул к себе Забар-хана и потерся щекой о его щеку[35]. Забар-хан вспыхнул и тихо сказал:
— Не только жену и коня, я отдам за тебя свою жизнь, величайший!
Сзади к шаньюю неслышно подошел Ильменгир и что-то стал нашептывать на ухо. Лицо шаньюя выразило сначала недоверие, потом любопытство. Он сказал:
— Хорошо. Приведи его сюда.
Ильменгир ненадолго вышел и вернулся с пожилым плешивым китайцем, одетым в голубой кафтан. Китаец подполз на коленях к шаньюю и упал ниц, поцеловав ковер,
— Кто ты и откуда? — спросил шаньюй, и шум вокруг мгновенно утих. Каганы, оставив вино, с интересом разглядывали перебежчика.
— Я Нйе И, младший командир из города Май, о могучий и справедливейший! — заговорил китаец, прикрывая рукой глаза словно от нестерпимого света.
— Убери руку. Зачем ты пришел в наши степи?
— Чтобы служить тебе, храбрейшему из всех живущих полководцев!
— А что заставило тебя перебежать к нам? — Шаньюй подался вперед, врезаясь взглядом в глаза китайца, но тот выдержал взгляд.
— Обида и жажда мести, великий государь, — вот причины. Я служил императору много лет, и ни один из врагов не видел моей спины. А пять дней назад мой начальник приказал дать мне тридцать ударов палкой по пяткам.
— За что?
— Только за то, светлейший, что я непочтительно отозвался о его племяннике, пьянице и распутнике.
Китаец умолк, ожидая дальнейших расспросов. Но шаньюй молчал. Тогда заговорил Ильменгир:
— Как же ты думаешь отомстить своему начальнику?
— Я могу провести отряды Непобедимого к городу и открою крепостные ворота. Стража на моей стороне. Она только и ждет, чтобы перейти в храброе хуннуское войско[36].
— А сколько войска у императора и где оно стоит?
— Оно расположилось лагерем у стен Шо-фана, и воинов в нем столько, сколько волос на голове.
— На чьей голове, на твоей? — без улыбки спросил вдруг шаньюй, глядя на лысую макушку перебежчика.
Нйе И смутился и ничего не ответил. Лицо его было бледным.
— Ступай, — сказал ему Ильменгир. — Утром мы еще поговорим.
— Когда китаец исчез, шаньюй повернулся к советнику и резко заговорил:
— Я не люблю людей, которые из-за личной обиды идут на предательство и предлагают врагам разграбить родной город. И я не очень доверяю этому молодцу. Послушавшись его, мы можем нарваться на засаду
— Мы пустим вперед на разведку небольшие отряды, шаньюй, — осторожно вмешался советник, — и если перебежчик говорит правду…
— А если он лжет? Поэтому я приказываю тебе: передай китайца в руки Ирнака, моего палача, и пусть он прижжет ему больные пятки каленым железом. Когда пахнет жареным, язык человека начинает бренчать, как оружие у плохого всадника.
— Слушаю и повинуюсь, шаньюй.
— А теперь позови сюда шамана. Я хочу послушать его предсказание.
Вошел верховный шаман, одетый в шкуру горного барса. Подол шкуры, едва прикрывающий тощие ляжки шамана, был увешан колокольцами, и при каждом движении они звенели на разные голоса. Голову шамана покрывала остроконечная берестяная шапка, утыканная иглами дикобраза.