В шатре император сказал:
— Я хотел бы сейчас вернуться на запад[49].
Ли Гуан-ли покачал головой:
— Не нужно предаваться отчаянию, о Луч надежды! Мы проведем в стране новый набор солдат и выставим войско вдвое сильнее прежнего.
— Ты же сам не веришь своим словам, Ли. Разве собранные толпы крестьян и ремесленников смогут заменить мою гвардию? — Император застонал, и слезы снова потекли по его лицу. — Неужели никто не вернулся с той стороны?
— Почти никто, ваше величество, — ответил Чэнь Жун, опуская голову, — Пробились из окружения только мы с князем, да с нами горстка конницы. Остальные убиты или утонули в Л юани.
— Белый тигр, — сказал император, глядя в одну точку, и еще раз с горечью повторил: — Белый тигр…
И никто не понял его, кроме князя. Мыча, как от зубной боли, У-ди некоторое время сидел неподвижно, потом сказал:
— Позовите Сыма Цяня. Он умен и может дать дельный совет. Пригласите также всех наших сановников.
Скоро шатер наполнился вельможами. Они с постными минами бесшумно проходили в приемную комнату и присаживались на корточки — одни дальше, другие ближе к императору, соответственно рангу каждого. Пришел и Сыма Цянь и скромно уселся в сторонке. Лицо у него было желтое и измученное.
Император обвел собравшихся мутным взглядом и заговорил без всякого выражения':
— Вы знаете, что мы потеряли весь цвет нашей армии. Хотелось бы услышать от вас слова совета. Говорите.
Первым поднялся двоюродный брат императора Тао-ди, обрюзглый старик с редкими ковыльными усами. Он не занимал при дворе никакой должности, но славился тем, что умел превращать в непотребный разгул любой императорский пир.
— Нас постигла временная неудача, — бодро начал Тао-ди, — Я считаю, что мы должны послать шаньюю богатый дар и заключить с ним перемирие. А тем временем мы соберем новое войско, и тогда шаньюю придется плохо. Я сказал!
— Но шаньюй может принять дары и тут же напасть на нас, — нетерпеливо возразил Чэнь Жун.
Вельможи с плохо скрываемой ненавистью посмотрели на начальника «молодых негодяев», однако никто не посмел осадить выскочку, столь бесцеремонно нарушившего придворный этикет. Стоит этому красивому наглецу шевельнуть пальцем, и завтра тебя обвинят в непочтении к священной особе императора.
— Чтобы шаньюй не напал на нас врасплох, мы запремся в крепости Май. Стены у нее достаточно надежны, — с важностью ответил брат императора.
Поднялся Ли Гуан-ли.
— Это недостойные слова, Тао-ди, — резко заговорил он. — Верно, мы потеряли почти половину нашей армии. Но и теперь у нас осталось сто пятьдесят тысяч боеспособных солдат. Это пятнадцать ван-ки, столько же, сколько и у шаньюя. Если армия переходит к обороне в укрытиях — значит, она утратила воинский дух. Шаньюй поймет это и, обойдя крепость, пойдет в глубь страны, чтобы грабить, жечь и убивать. Хочу еще добавить, "что с нашей стороны будет предательством бросить на растерзание хунну Ли Лина и его воинов «ста золотых». Ему нужна наша поддержка, иначе шаньюй обрушится на него всеми силами и уничтожит. Или вы думаете, хунну потерпят у себя в тылу Ли Лина, который отбил у них обозы, надеясь на нашу помощь? Я предлагаю сражаться!
— Сражаться бессмысленно! — перебивая друг друга, заговорили вельможи. Нужно сначала собрать свежее войско, а до этого заключить перемирие.
— Перемирие!
— Заключить перемирие!
Император движением руки остановил сановников:
— Послушаем, что скажет почтенный Сыма Цянь.
Историк поднял седую голову и, ни на кого не глядя, тихо сказал:
— Я присоединяюсь к князю. Мы не можем бросить в беде Ли Лина. Это значит попрать ногами солдатскую честь.
— Он говорит так потому, что в отряде Ли Лина его сын! — крикнул кто-то из вельмож, и вокруг поднялся злобный гул голосов.
— Ради спасения отечества можно и нужно пожертвовать небольшим отрядом, — сердито вмешался брат императора.
У-ди покосился на него и опять обратился к Сыма Цяню:
— Ну, а что же все-таки можешь посоветовать ты? Мы продолжаем сражение, а дальше?
— Я готов от всего сердца предложить вам свой план, ваше величество, но боюсь, что вы им не воспользуетесь. — Сыма Цянь покачал головой. — Вы должны пойти навстречу стремлениям народа, и тогда вся Поднебесная поднимется по вашему зову. Но к успеху приведет только твердость в принятии решения, ибо сомнение — гибель для всякого дела. В народе говорят: «Нерешительный тигр не стоит жалящей пчелы, и рысак, который топчется на месте, хуже самой захудалой клячи, которая хоть и медленно, но идет вперед».