— Да, господин.
— Почему ты называешь меня господином?! Я такой же раб, как и ты.
— С сегодняшнего дня я должен прислуживать тебе. Так сказал Ильменгир.
Помывшись, Ли Лин надел приготовленное шелковое платье, которое пришлось ему впору.
— Появился Ильменгир и сказал: Юноше дали коня и охранную пайцзу[53]. Ты можешь быть за него спокойным.
Ли Лин поблагодарил советника, прикидывая, когда Сыма Гай сможет добраться до крепости Май.
— Этот мальчик, — сказал Ильменгир, показывая на Акта, — будет постоянно находиться при тебе. Все твои пожелания он передаст мне. Сейчас мы выступаем в обратный путь. Пойдем подкрепимся перед дорогой…
В хуннуском стане Ли Лину отвели отдельный кош[54]. Пол его был выстлан волчьими шкурами, и Лин Лин беззвучными шагами проходил два часа, ожидая, когда его позовут к шаньюю.
О том, что шаньюй пожелал говорить с ним, Ли Лину сообщил Ильменгир.
Шаньюй встретил пленного военачальника ласково и сам поднял его с колен. С минуту они украдкой разглядывали друг друга, испытывая, по-видимому, взаимное уважение. Наконец владыка заговорил:
— Ки-дуюй Ли Лин! Мне донесли о том, как ты сражался. Хочу спросить тебя: если я дам тебе под начало десять тысяч отборных всадников — ты согласишься?
Прямота, с которой был задан вопрос, ошеломила Ли Лина. Некоторое время он молчал, потом ответил, глядя в медное горбоносое лицо шаньюя:
— Я поклялся императору в верности и не могу нарушить присяги.
— Но ведь император предал тебя. Почему же ты должен оставаться ему верным?
Слова шаньюя были горькой правдой, и все-таки Ли Лин покачал головой.
— Возможно, Сын Неба был вынужден пожертвовать мною, чтобы спасти армию.
Шаньюй погладил седеющую щетину своих волос и недовольно сказал:
— Если я отпущу тебя в крепость, тебя все равно казнят как изменника.
— Я не изменял императору, ты это знаешь, шаньюй, — твердо возразил Ли Лин.
— Я-то знаю, но поверит ли этому император? Мне известно, что у тебя при дворе много врагов. Они не простят тебе плена. Недавно здесь был брат императора Тао-ди, и я видел своими глазами, как он обрадовался, услышав о твоем поражении.
— Этого не может быть!
— Все может быть, Ли Лин. Запомни мои слова: когда нет дичи — жарят охотничьих собак. Когда неумный государь проигрывает сражение — он казнит своих советников и полководцев. С тебя снимут кожу и обтянут ею барабан. Ступай и обдумай мое предложение.
Ли Лин с поклоном вышел и направился к своему кошу. По дороге ему то и дело попадались воины, разряженные в шелка и шитые золотом парчовые одежды. Многие были пьяны и горланили песни. Переметные сумы, валявшиеся повсюду, напоминали раздутые бурдюки — столько в них было набито всякого добра.
Вдали догорали разоренные селения. По дорогам всадники гнали толпы крестьян, словно овечьи отары на новое пастбище.
На душе у Ли Лина было пасмурно и тоскливо. Он думал о словах шаньюя: «С тебя снимут кожу и обтянут ею барабан». Что ж, так оно, возможно, и будет. Примеров не занимать. Но перейти на сторону хунну — это хуже простого предательства. Тогда полетят головы всех друзей, и в первую очередь голова Сыма Цяня, которому придворная знать давно копает яму.
В коше Ли Лина встретил Ант. Увидев мрачное лицо полководца, он спросил:
— Плохие новости, господин?
— Нет. Шаньюй предложил мне командовать десятью тысячами.
— И вы согласились?
Ли Лин мотнул головой, и глаза у него были при этом как осенняя вода в горных озерах — темные и без блеска.
Глава 11
Стены города Май были выложены из сырцового кирпича и поднимались от земли на двадцать локтей. Толщина стен тоже была внушительной: по ним могли пройти в ряд пять пехотинцев.
Стены образовывали почти правильный восьмиугольник, и на каждом углу возвышалась шлемоподобная крепостная башня с узкими продольными бойницами. На башнях круглые сутки стояли бессонные караулы, следя за каждым движением в стане врага.
Множество кривых и грязных улочек сползалось к центру города, где красовался вычурный, почти воздушный дворец градоначальника. На улочках располагались торговые лавки, постояльце дворы, чайные домики и харчевни. Пахло здесь отбросами, кожей, навозом, деревом и лаком. Харчевни, несмотря на ранний час, уже кишели народом. Они были единственным местом, где царило равноправие, и погонщик мулов мог сидеть рядом с именитым купцом. В харчевнях пожиралось все — начиная с ужей и жареной саранчи и кончая ослятиной и собачьим мясом. И к любому блюду подавали неизменные пампушки и квашеные овощи сянь-цай…