– Не отказался бы от чашки кофе, – заявил тот, усаживаясь прямо на ступени.
Наглости, однако, ему тоже было не занимать...
– Я тоже, – Марион устало опустилась рядом.
Кофе у неё не было. Но извиняться и что-либо объяснять она не собиралась.
– Болван! – итальянец вдруг хлопнул себя по лбу, сорвался с места и метнулся к автомобилю. – Мадам Дюпон велела передать, а у меня совсем вылетело из головы, – вернувшись, он покаянно протянул Марион какой-то свёрток. – Простите, босс.
Еда!
Тут же впившись зубами в выуженный из глубин свёртка сэндвич, девушка поймала на себе голодный взгляд рабочего, и молча кивнула ему на отложенный в сторону пакет, где имелись ещё как минимум три подобных. Уговаривать парня не пришлось, спустя мгновение он уже пристроился рядом и разделил позднюю трапезу с хозяйкой дома.
***
– То есть, через неделю можно будет начинать сбор?
– Можно. Но лучше через две-три, тогда концентрация эфирных масел...
– Ай!
– Мадемуазель Марион? Надеюсь, у вас нет аллергии?
Слава всем святым, аллергии на пчёл у неё не было. Иначе выжить в Провансе новоявленный фермер Марион Коул просто не смогла бы. Казалось, эти бесспорно полезные, но такие недружелюбные насекомые, преследуют её. Планомерно посещая поле за полем, которые с каждым днём приобретали всё более насыщенный оттенок, Марион не переставала изумляться силе пчелиного гула, стоящего над цветочными рядами. Стоило ей забыться и провести рукой по притягательным своей лиловой красотой пушистым кустам, как очередная разъярённая пчела спешила ужалить её незащищённые пальцы. Хорошо, что девушка не забыла внести в список необходимых мелочей антигистаминную мазь, когда они с Фабио ездили в Карпантра за покупками. Этот укус был уже четвёртым за последние пару недель!
– Ничего, месье Бертран, – поморщилась она, потирая ужаленный палец. – Продолжайте, я вас слушаю.
– Так вот, это поле, – он обвёл рукой окрестности, – может стать нашим спасением.
Марион, проследив взглядом за рукой француза, непонимающе уставилась на того. Она отметила, что старичок был явно доволен её реакцией, словно фокусник, который собирался показать что-то невероятное и верил в свои силы, несмотря на скептичные взгляды зрителей.
Дела на ферме шли не так, чтобы катастрофически, но плохо. Вот уже несколько недель Марион вникала в их состояние: сама или в компании Бертрана посещала поля, изучала гроссбухи месье Ру, в которые тот при жизни скрупулезно заносил каждый сантим как прибыли, так и расходов, переносила данные в свой компьютер, знакомилась с немногочисленными работниками, арендаторами земель, имеющейся техникой, помещениями, слабыми местами хозяйства и его перспективами. И всё больше и больше убеждалась – за один сезон вытащить ферму из финансовой ямы способно только чудо. Нет, у неё, конечно, были собственные сбережения, которыми можно было закрыть имеющиеся долги. Но это было бы нечестно. С отцом у Марион был чёткий уговор – если вырученных с урожая средств не хватит, чтобы разобраться хотя бы с первоочерёдными расходами, Блё-де-Монтань уйдет с молотка.
Безусловно, со временем ферму можно будет модернизировать и превратить в приносящее доход предприятие, задумавшись и о вложениях собственных средств, и о привлечении инвесторов. Но не сейчас, не в этом году. Сейчас ей просто-напросто требовалось доказать, что Блё-де-Монтань способна выжить.
В полях уже начался сбор лаванды – наличествующий в хозяйстве и даже с переменным успехом работающий трактор ряд за рядом превращал пушистые лиловые кусты в изрядно похудевшие зелёные. После сушки цветы отправлялись закупщикам, а затем шли на производство косметической продукции.
На землях Блё-де-Монтань было высажено несколько сортов растения, которые даже на вид отличались друг от друга, и степень «зрелости» цветов у каждого была своя. Самое же отдалённое поле, на которое они с трудом забрались по узкой каменистой тропе, и вовсе было каким-то невзрачным, а цветы, на нём произрастающие – синевато-сиреневыми, а не привычными ярко-фиолетовыми.