11
До пристани тащились часа четыре. Приехали, когда солнце заметно склонилось к западу и тень от лошади вытянулась по земле силуэтом верблюда, запряженного в причудливую арбу.
Было тепло, но солнце уже не так грело, и свет его разливался вокруг широко и спокойно, мягко окрашивая в бледно-розовый цвет бревенчатые избы, сбегающие к реке, и поблекшую неровную поляну за ними, и темно-зеленые, выстроившиеся на высоком берегу ели, и реку, которая перерезала дорогу широкой тесной полосой. Река, казалось, не двигалась. Но это только так казалось. Когда же подвода спустилась к пристани — голубенькому домику с белым флажком на остром шпиле тесовой крыши, — сразу стало видно, как живет красавица Обь. По воде стремительно плыли какие-то предметы — то ли доски, то ли топляки; качались островерхие красные пирамидки бакенов; скользили лодчонки с неподвижно маячившими в них силуэтами рыбаков. От реки тянуло свежестью, пахло водорослями и гниющей рыбой. Этот запах Устюгов уловил сразу и подумал, что тут, как видно, с рыбой обращаться не умеют, а может, и не хотят по дикой своей неразумности.
Пароход пришлось ждать долго: он опаздывали Устюгов предложил тетке Вальке возвращаться домой и не ждать прибытия парохода, но та наотрез отказалась говоря:
— Чего дед выдумал! Приеду домой одна, а что твоя старуха скажет? Нет уж, вместе поедем. Посадим их честь по чести на пароход и поедем.
А потом, спустя несколько дней, тетка Валька рассказывала соседушкам своим, как Устюгов с Сашей прощался…
— Вы знаете, милые мои, никогда не позабыть мне этого. Прямо все так и стоит перед глазами. Сроду не видывала, чтоб старик плакал, а тут вижу: глаза у него слезой зачерпнулись…
Старику Устюгову разлука с Сашей причинила острую боль. Он, по сути, давно свыкся с мыслью, что Саша — их крови, устюговской, и не хотел думать иначе. А слова Любы разбередили ему душу. Всю дорогу думал он об этом. И чем больше думал, тем больше убеждался в том, что Люба сказала неправду и Саша — их внук.
Поговорить с Любой откровенно, вызвать ее на честный разговор, выспросить у нее все Устюгов не решился, боясь неосторожным словом обидеть хрупкую девушку, в глазах которой он видел будто постоянный испуг, готовый в любой момент вылиться жалкими слезами. А слез женских Устюгов не переносил, потому что по природе своей был человеком суровым, с «крепким» сердцем.
До прибытия парохода Устюгов почти не разлучался с Сашей. Они вместе ходили к реке, смотрели, как удят на спиннинг ребята, вспоминали и о своей рыбалке… Эх-хе! Устюгов накупил в буфете Саше конфет, Саша угостил тетку Вальку и Любу.
Перед самым прибытием парохода старик отозвал в сторонку Любу и протянул ей что-то, завернутое в белую тряпицу.
— Что это? — не поняла девушка.
— Бери, бери, — сказал Устюгов, — это деньги. Саше на пальтишко, на штанишки там…
— Да что вы! — сконфузилась Люба. — У нас все есть. И пальтецо, и…
— Бери, говорю! — рассердился старик. — Мало ли что там есть. А это от нас со старухой. Подарок.
Люба с нерешительностью приняла из рук старика деньги и не знала, что с ними делать.
— Спрячь их подальше, за пазуху, не потерять чтоб, — посоветовал Устюгов.
Потом пришел пароход. Он напомнил о себе протяжным басовитым гудком, таким же самым, какие часто слыхал Устюгов там, у себя на Елень-озере. Только отдаленные гудки не вызывали в нем тревогу, а этот заставил его сердце биться еще сильнее.
Люба засуетилась, кинулась к лавке, на которой спал Саша. Мальчик перед этим капризничал, плакал, просясь назад в деревню. Его уговаривала тетка Валька, но он на нее рассердился, уткнулся лицом в скамейку да так и заснул. Люба бесцеремонно растормошила его. Он проснулся и захныкал, недовольный тем, что его потревожили. Девушка взяла его за руку и потянула за собой.
— Скорее, скорее, пароход пришел, — говорила она. — Домой, домой к маме поедем…
Небольшой белый пароход медленно, будто нащупывая берег, подходил к деревянному причалу, на котором уже стояло в ожидании несколько пассажиров с корзинами, кошелками и чемоданами возле ног. Был вечер. Солнце висело над лесом пылающим оком, и вода вокруг парохода взблескивала, словно начищенные о жирную землю лемеха.
Погрузка началась тотчас же, как только были спущены сходни. Устюгов и Валентина занесли на палубу багаж Любы и Саши, стали прощаться.
— Ну, Сашок, — сказал Устюгов, — поцелуй дедушку на прощание.
Саша обнял ручонками шершавую шею старика и уткнулся лицом в его волосатое, хорошо знакомое лицо.