— Совершенное золотые, — шутил моряк.
— А оторвать их можно?
— Ну зачем же их отрывать? Уши тоже можно оторвать, но ведь это очень больно. Давай попробуем?
Жена улыбнулась, глядя счастливыми глазами на Вершникова и на Любашку. Меня это трогало. Конечно, я никогда так с дочкой не беседовал, не уделял ей своего отцовского внимания, потому что за работой над чертежами не оставалось для этого времени.
Неожиданно жена предложила сыграть в подкидного. Себе в напарники выбрала моряка. Моим оказался лупоглазый офицер-танкист из соседнего купе. Хлопов, этот сдобный пирог, вежливо отказавшись от моего предложения, уткнулся в книгу и сидел в таком положении, пока мы играли в карты.
Семь — три. Такой результат в пользу наших противников. И в этом повинна жена. Неузнаваемая в своем поведении, она изводила меня и при каждом выигрыше старалась как побольнее досадить мне.
— Ну что? — выкрикивала. — Хотите еще? Эх вы, слабаки! — И моряку: — Продолжаем, Павлуша, в таком же духе? Пускай знают наших!
Меня это бесило. Я еле сдерживался, чтобы не наговорить жене грубостей.
За нашей игрой следили любители из других купе, готовые тут же сразиться с победителями. Под их взглядами в напряженной тишине я сидел, как на иголках. В зеркало я видел себя. От многих школьных моих товарищей слышал, будто внешностью и особенно лицом напоминаю я римского императора Гай Юлия Цезаря. Это мне льстило. В тот же момент… Ха, Цезарь! Просто глупейшая рожа с огромными глазищами, полными холодного эгоизма и злобы.
— Довольно!
Я сорвал со своих плеч шестерки, повешенные женой, бросил карты на столик и поднялся, метнув на жену уничтожающий взгляд. А она вдруг усмехнулась, будто говоря: «Кипятись не кипятись — мне все равно».
Направляясь в тамбур, я увидел еще старика-букана. Он, как всегда, жевал и на меня, кажется, посмотрел с издевкой. «Ненажорливая утроба!» — едко подумал я о нем.
Я тогда был зол на весь мир. Я возненавидел себя самого. И чтобы успокоиться, я стоял возле открытого окна в тамбуре и курил, глядя на сизо-голубой луг, залитый солнцем. Вдали, среди сочных болотных трап, осколком зеркала блестело озерцо, за ним, ближе к горизонту, темным шпилем и маковкой без креста маячила церквушка. Все это: и луг, и озерцо, и одинокая церквушка двигались в медленном хороводе, будто невидимый великан ради забавы поворачивал землю.
Я не слыхал, когда сзади ко мне подошел Вершников и дружески положил мне на плечо руку. Я так же дружески предложил ему папиросу, но он отказался, объяснив, что с куревом покончил давно.
— Идемте в ресторан, пивка попьем, — сказал он.
Я охотно согласился. Мы пили «Жигулевское» и продолжали беседу. Я узнал, что моряк разошелся с женой, не простив ей измены.
— Некоторые проступки, — сказал он, — даже смерть не может оправдать.
Я смотрел на него с интересом. Нет, он мне чертовски нравился, этот сутуловатый моряк!
— Вы ее любили, наверно? — спросил неосторожно я.
— Наверно, — сказал он с неохотой и попросил: — Но не будем об этом, ладно?
Не будем, так и не будем. Мне-то что? Но тут же зачем-то сказал:
— Женитесь. Их вон сколько всяких.
— Их-то много, — сказал он, — а полюбить надо одну. Полюбить!
— Полюбить — не секрет, — сказал я. — А вот если полюбишь, да безнадежно, тогда как?
Он пристально на меня посмотрел, как бы оценивая сказанное мною. Потом сказал твердо:
— А я, Иван Маркович, знаю — в жизни ждет меня мой человек. Это определенно. А в общем-то, моряку можно и не жениться. У моряка жена — море.
Вечером того же дня в наше купе села молодая особа с шустрым мальчуганом лет пяти-шести. Катенька. А уж красавица!.. Боязно даже было на нее смотреть! Особенно на ее глаза, сияющие, с золотистыми ободочками вокруг зрачков. Не глаза, а синие озерца с радугой. И ресницы такие, что от воздуха колышутся.
Появилась Катя, и в нашем купе будто посветлело, стало оживленней. К нам начали заглядывать незнакомые мужчины. Кому-то вдруг понадобилась какая-то книга, кто-то пришел с предложением забить «козла». Солдат-пограничник, наш сосед по купе, оставил свою румянощекую девушку, с которой все время заигрывал, и тоже потянулся к нам. Даже Хлопов зашевелился, и поверх газеты, что он держал в руках, показались его большие, как у быка, глаза, которые пристально и нагло обшаривали новую пассажирку.
Я, грешным делом, тоже подпал под Катины чары. И когда она хотела было поднять на верхнюю полку чемодан, я с готовностью подскочил к ней. Случайно коснулся лицом ее волос, уловил их аромат и совсем близко увидел ее глаза. Ух ты! Так будто и полетел в синюю бездну. И тут же отрезвел, почувствовал острую боль выше правого колена, ровно кто папироской прижег. Я глянул и успел заметить, как скользнула вниз рука жены, а глаза ее так и жалили меня. Хотел было разозлиться, да только усмехнулся: теперь мы квиты.