Лично для меня и без того было кое-что понятно. Понимали это и другие. В вагоне все чаще и чаще можно было слышать разговорчики об отношениях Вершникова и Кати. Однажды, проходя по вагону, я услышал:
— Они, кажется, снюхались. Не зря говорят: красивая жена — чужая жена.
Говорил это белобрысый верзила с приплюснутым монгольским носом, один из постоянных завсегдатаев нашего купе. Сказанное им мне не понравилось. Оно будто предназначалось не Вершникову и Кате, а мне. Я остановился, смерил взглядом говорившего и сказал:
— Помолчал бы…
Не знаю, почему вдруг я, человек, повторяю, строгой морали и правил, пошел в защиту Вершникова и Кати? Потому, может, что вообще не мог терпеть мещанства, в какой бы форме оно не выражалось. Или потому, что в отношениях моряка и Кати не видел я ничего плохого. Напротив, в их отношениях видел я нечто светлое и радостное.
Глядя на них со стороны, можно было подумать, что это не случайно подружившиеся за дорогу попутчики, а милые, добрые, с детства любящие друг друга брат и сестра. Все в них было по-человечески просто, естественно, и эти простота и естественность сделали их будто моложе и красивей.
И не верилось, что у Кати есть шестилетний сынишка, что едет она к мужу. Она скорее походила на семнадцатилетнюю девушку, которая только-только ступила в самостоятельную жизнь, и для нее открывался загадочный мир, полный интересных приключений и большого счастья.
Вот потому-то мне и доставляло истинное удовольствие быть рядом с ней, видеть ее красивой и нежной, слышать музыку ее голоса. Она и волновала меня, заставляла грустить по ушедшей молодости. Я уединялся и курил, думая о своей опрометчивой женитьбе, о мужьях и женах, принуждающих себя жить вместе и делающих вид, что они вполне довольны своей судьбой. Думал и о Вершникове, жена которому изменила и которой он не мог простить.
В один из таких моментов, когда я одиноко стоял в тамбуре и под мягкий перестук колес курил и думал, ко мне подошли Вершников, Катя и моя жена. Моя жена сказала:
— Иван Маркович (она всегда так ко мне обращалась в присутствии посторонних), не поддержим ли мы компанию нашим друзьям и не пообедаем ли с ними в ресторане?
Я будто давно ждал этого предложения и сразу же согласился. Мы заняли крайний столик возле окна. Получилось так, что я оказался против Кати, а Вершников против моей жены. Обед наш проходил весело, в приятной беседе. Солнце заливало наш стол, искрилось в фужерах с вином, которое чуть подрагивало в наших руках, когда мы подымали дружеские тосты. Фужеры празднично звенели, вплетаясь серебряной мелодией в нашу веселую разноголосицу. Я с удовольствием слушал Катю, которая говорила:
— Да, в дороге и особенно в поездах люди как-то быстро сходятся. И грустно потом расставаться, будто ты прожил с этими людьми долгое время. Правда же?
Она посмотрела на Вершникова так, словно хотела сказать еще что-то такое, что предназначается ему одному. И тот отлично понял все и нежно посмотрел на нее, а потом вдруг на мгновение задумался, словно взвешивая в голове только что сказанное ею.
А Катя в каком-то детском восторге продолжала:
— Мне иногда хочется познакомиться с многими людьми, как вот с вами. Сколько было бы тогда знакомых! Тогда можно было бы найти настоящего, друга. Хорошо, я думаю, искать дорогу к людским сердцам. Если бы только все понимали это…
Она умолкла, глаза ее подернулись легкой грустью. Я ей позавидовал: она-то уж непременно нашла бы дорогу к сердцу каждого, как вот нашла дорогу к моему сердцу, к сердцу моряка и моей жены. И еще я думал, что с такой женщиной, как Катя, жизнь наверно была бы очень интересной.
Давно миновали Байкал, Улан-Удэ, Читу. Поезд наш теперь все чаще нырял в тоннели, петлял среди сопок, густо поросших соснами, елями, черной березой. Замечательные места! Я уже не первый раз еду по этим местам, а все равно с интересом наблюдаю эту почти девственную красоту природы. Вот бы где пожить хотя бы с годик, оторвавшись от суеты и сутолоки городской. Поставить в той вон ложбинке, возле речушки, сосновую хижину, насладиться сполна рыбной ловлей, охотой, простором необозримым и покоем. Да вот только как оторваться? Нет, это невозможно. Так уж загнуздала жизнь, что остается только тешить себя сладкою мечтою да любоваться увиденным.
О Вершникове и Кате разговоры не умолкали. Дались они им, этим нашим любопытствующим пассажирам! Даже и старик-букан вроде бы совсем забеспокоился, сказал моей жене: