— Ах, милая, кабы ты токо знала… Горе у меня…
— Горя теперь всем хватает, — вздохнула и дежурная.
— Всем, всем, — закивала Сусанья тяжелой от дум головой. — Токо мое горе — не приведи бог! Я тебе тогда не сказала, что погнало меня из дому. Не сказала. А теперя вот и скажу. Ты славная молодушка, мне ндравишься, вот и послушай.
— А ну, зайдемте-ка ко мне, — кивнула в сторону своего кабинета дежурная и даже слегка тронула рукой руку Сусаньи.
Они зашли в небольшую комнатку, где возле окна стоял стол, на нем — настольная лампа с зеленым абажуром, телефон, какие-то бумаги.
Дежурная предложила Сусанье стул, на который она тут же тяжело опустилась, а напротив нее села эта женщина. Глухое гудение зала доносилось сюда через оконце с плотно прикрытой внизу форточкой.
— Так что же у вас еще такое важное? — спросила дежурная. — Может, я чем-то вам пригожусь?
— Нет, нет, — покачала головой Сусанья, — ничем ты мне, касаточка, не поможешь. Разве токо с билетом, а так… Горе-то мое страшное. Черное горе материнское. Сына моего Тимочку расстреляли. Свои же.
Сусанья увидела, как переменилось лицо дежурной — заметно побледнело и в густо-синих глазах выразился не то испуг, не то недоумение.
— Вот как! — сказала дежурная, не отрывая своих темных глаз от Сусаньи. — Но как же вы об этом узнали?
— Друг его, сына моего Тимы, письмом известил.
Сусанья полезла за пазуху.
— А-га-а-а! — протянула дежурная, принимая из рук Сусаньи треугольник. — Так, так, так…
Она долго и внимательно читала письмо, повертела его перед собой так и этак, головой покачала, как председатель, Матвей Силыч, а тогда поднялась и сказала:
— Посидите пока тут, я скоро вернусь. — И вышла с письмом в руке.
Сусанья ломала голову: что бы это значило? Может, билет по письму пошла брать. Но дежурная вскоре появилась и сказала:
— Идемте со мной. Вас хочет видеть комендант станции. Пошли.
— Пошли, пошли, — заторопилась Сусанья, предчувствуя что-то доброе. Может, с билетом все уладилось?..
— А не знаешь зачем? — спросила она по дороге у дежурной, и та ответила загадкой:
— Сейчас все сами узнаете.
Военный комендант станции, пожилой, лет за сорок, мужчина в звании капитана, сидел за канцелярским столом без головного убора с приглаженными набок жиденькими светлыми волосами. Уши у коменданта были сторчком, будто насторожены, чтобы все лучше слышать, не пропуская и единого слова. Сусанье он почему-то напомнил того скучного доктора, у которого была она однажды на приеме по случаю болезни груди. Комендант кивком головы указал Сусанье на стул возле стола, коротко и мягко сказал:
— Прошу сесть. Пожалуйста.
На столе перед комендантом, между черным рогатым телефоном и алюминиевой пепельницей-тарелкой с торчащими в ней смятыми окурками, лежало то самое письмо. С улицы вошел еще один военный — моложе, с помятым, невыспавшимся лицом. Комендант тут же протянул ему письмо, говоря:
— Посмотри-ка, лейтенант.
Лейтенант умостился с письмом за столик, что стоял возле окна слева от входа. Лицо его стало сосредоточенным, серьезным, когда он склонился над столиком, воззрившись в письмо. Комендант тем временем выпытывал у Сусаньи:
— А вы не скажете — сын ваш офицер или рядовой?
— Да я, товарищ… толком-то и не скажу, кто он будет, — отвечала покорно Сусанья. — После школы его забрали молодешеньким. Десять классов токо окончил. Скоко-то месяцев в том самом, в Кузнецком, пробыл, и на фронт отправили. Той ешо осенью.
— Мгы! — вроде бы откашлялся комендант. — Ну, а последнее письмо от него когда было? Помните?
— Да как же не помнить-то? Помню. В середине лета и было, — ответила Сусанья, блуждая в догадках, к чему бы все эти расспросы. — В середине, так… А писал, что будто стоят пока в каком-то лизерве, а тогда и в бой пошлют. И от той поры никакой весточки боле. Я уж вся истерзалась, а тут и это вот, как косой острой подкосило. Токо ведь не мог он, не мог! Кабы вы знали, какой он у меня был… Тимочка-то…
Сусанью опять охватило сильное волнение, и слезы подступили к горлу, но она держалась, чтобы не заплакать, глотала и глотала душивший ее комок. Комендант с суровым выражением на сухощавом лице смотрел на Сусанью — то ли сочувствовал ей, то ли решал какой-то сложный вопрос.
Поднялся из-за столика лейтенант, подошел к коменданту, молча протянул тому письмо.
— Ну, что ты скажешь? — спросил у него комендант.
Лейтенант пожал плечами и ответил:
— Сомневаюсь во всем этом, товарищ капитан. Либо тут какое-то недоразумение, либо злонамеренное действие.