Разговор их прервала вошедшая в кабинет немолодая женщина, работница райфинотдела, хорошо знакомая Егору Парфенычу. Она подала на подпись Удачину какие-то бумаги.
— Оставьте, — сказал тот, прикрывая ладонью документы. — Я потом посмотрю.
— Но ведь это, Клавдий Варфоломеич, надо срочно, — заикнулась было женщина.
Но Удачин пресек ее строго:
— Марья Андреевна, вы же знаете — я повторяться не люблю. Идите и занимайтесь своим делом. Здесь за все сроки отвечаю я.
Женщина поспешно ретировалась, будто ее тут и не было, а Егор Парфеныч подумал: «Ну и команди-ир, туды вашу качалку! С таким-то ни до чего хорошего не дотолкуешься. Эх, придется, наверно, расставаться с рыбалкой».
Но все обернулось неожиданно хорошо.
— Ну ладно. — сказал Удачин, как только затворилась за женщиной дверь. Он легко поднялся из кресла, вытянул из пачки на столе сигаретку и запалил ее от блескучей зажигалки. Пыхнул сизоватым дымком, важно прошагал к окну, посмотрел в палисадничек, где зеленью маячили кустики каких-то растений, затем повернулся к Егору Парфенычу, недвижимо сидевшему в ожидании своей участи. — Ладно, старина, — повторил снисходительно-мягко. — Может, я тут несколько крутовато говорил. Не обидься, — перешел он на «ты».
— Да чего уж, Клавдий Варфоломеич! — так весь и воспрянул Егор Парфеныч.
Удачин подошел и фамильярно похлопал его по плечу.
— Ладно, ладно. Я ведь тоже понимаю, не господин же дерево. Ну, законы?.. Конечно… От нас это требуют, и мы обязаны выполнять.
— Резон! — поддакнул Егор Парфеныч. — Святое дело!
— А ты, дед, ничего, — улыбнулся Удачин и спросил: — Ты где теперь рыбачишь? На каком озере? Уловы-то там хоть есть?
— Да ежели для вас, Клавдий Варфоломеич!.. — совсем повеселел старик. — Для вас-то рыбка всегда будет. Хоть свеженькая, хоть вяленая…
— Ну, ну! Только без восторгов, — предупредил Удачин. — Здесь это ни к чему. И вообще… Договорились?
Они потиснули друг другу руки. Удачин проводил даже Егора Парфеныча до порога своего кабинета, пожелал всего доброго и хороших уловов. Напомнил, кстати, что днями заглянет на озеро: у жены будет день рождения, и надо к столу свеженькой рыбки.
Егор Парфеныч с облегчением освободившейся из клетки птички покинул это финансовое заведение и, шагая домой, размышлял: «Ох и кошкодрал же этот Удачин! Ох и удав! Ну, сказал бы сразу — так, мол, и так, а то вон с чего начал. Ишь! Теперь от него покоя не будет. Заездит ведь, подлец. Ну да шут с ним, как-нибудь выкручусь».
И потянулись дни рыбацкие в беспокойном ожидании нежелательных наездов Удачина. Ну, раз, ну, два бы приехал сюда, а то ведь зачастил. Никакой у человека совести. Да если бы еще вел он себя пристойно, как полагается, не безобразничал бы. И всегда потому, заслышав треск мотоцикла, Егор Парфеныч начинал суетиться, точно жаловал к нему невесть какой важный гость, которого и встретить, и проводить надо с честью. На самом же деле появление Удачина было рыбаку в тягость. Удачин ставил себя так, будто он тут, на тоне, полновластный хозяин, а Егор Парфеныч — всего лишь его подчиненный. У Егора Парфеныча всегда была для него отобрана рыба, хранившаяся в запрудке, специально для этого сооруженной.
Иногда они вдвоем на лодке-плоскодонке выгребали на середину озерной глади — проверить сети. Удачин надоедал всякими ненужными расспросами и однажды чуть ли не перевернул лодку, увидев лебедей. Егор Парфеныч не стал брать его с собой, и Удачин оставался на берегу. Там он брал «мелкашку» Егора Парфеныча и начинал пощелкивать по консервным банкам, по бутылкам — тренировался. Стрелял и лежа, и стоя, и с колена, не жалея патронов. И вскоре показал свое мастерство меткого стрелка. Показа-ал!..
Случилось это в середине лета. Прикатил Удачин на своей трещотке с новенькой двустволкой.
— Поохочусь на уточек, — сказал он, взбираясь в лодку.
— Валяй, Клавдий Варфоломеич! — благословил его Егор Парфеныч.
А надо было бы сказать, что охоте-де еще не время. Но не сказал. Когда же увидел в лодке набитых крякв и чирков, ему стало как-то не по себе. Ну, подстрелил бы с пяток, а то ведь этакая жадность! И не жадность, а скорее всего азарт, безрассудство, бесчувственность и жестокость. Но еще больше возмутился Егор Парфеныч, когда Удачин поднял со дна лодки крупного белогрудого селезня с синеватым отливом перьев на растопоршенных крыльях. Это был гагауч — птица редко встречающаяся в этих местах, а посему во все времена оберегаемая людьми.
Никто из настоящих охотников не стрелял в гагауча, а лишь иногда потехи ради прицеливался в него, чтобы увидеть, как эта осторожная птица тотчас же скроется под водой и вынырнет где-нибудь далеко-далеко либо вовсе спрячется в тростниках или между островков лилий и конских кувшинок.