Деревянный тот памятничек, окрашенный в темно-коричневый цвет и увенчанный небольшой блекло-красной звездочкой, сиротливо стоял метрах в пяти-шести обочь проселка посреди открытой местности. Оградка из штакетин, сооруженная заботливо чьими-то руками, свежо голубела посреди светло-зеленой путанины весеннего, чуть холмистого поля.
На едва заметном, заросшем травой холмике покоились букетики полевых цветов. Понятно, что могилку воина-героя тут не оставляют без внимания. Возможно, те же пионеры.
Подойдя к могилке, отец сказал:
— Ну вот, дорогой мой Аникушка, мы наконец-то и прикатили к тебе. Извини уж, не мог вырваться раньше. А последнюю просьбу твою исполнил основательно. Даже на сестре твоей, синеглазой Мане, женился, и она родила мне вот этого молодца, немножко чем-то похожего на тебя, друг. Так что спи спокойно, а продолжение твое в жизни есть, есть. И приехали мы вот с сыном, чтобы посадить на твоей могилке три березки: от мамы твоей, уже покойной, от меня лично и от сына моего Аникея. Ты теперь понял: я сына назвал твоим именем. Так что принимай, друже, наше к тебе внимание, любовь к тебе нашу. — И отец низко поклонился могилке.
Мы тут же принялись за дело. Отец, не торопясь, выкопал ямку с одной стороны оградки, потом с другой ее стороны, а уж потом и в головах погибшего. Я тем временем извлек осторожно из мешковины саженцы, и мы стали с отцом умащивать их в ямки. Отец бережно расправлял каждый корешочек-червячок, мельчил пальцами землю и присыпал ею корешки. Я в это время держал саженец за ствол, а потом слегка притрамбовывал землю, делая вокруг саженца этакий брустверок, чтобы вода дождевая собиралась.
Три березки мы посадили возле могилы, остальные — чуть подальше. Я сбегал раза три на речку, и мы с отцом полили прутики березок, слегка проклюнувшиеся за дорогу зеленью листочков.
Дело сделано. Одного только я боялся: вдруг саженцы не примутся и труд наш пропадет. Везли их все-таки за тысячи километров. Однако отец меня успокоил:
— Все будет хорошо, сынок. У природы не хватит совести над нами посмеяться. Да и саженцы наши живучи. Они ж сибирского крепкого характера. Вот и расти им тут, на земле Украины. К тому же мы здесь побудем денька три-четыре, посмотрим за ними.
Пробыли мы с отцом в поселке не три-четыре дня, а целую неделю. У той же хозяюшки, славной женщины Горпины Розумовны, мы и гостевали. Отец сразу же загорелся навести во дворе кой-какой порядок. Он и дверь сенную перевесил, и крылечко заново смастерил, и даже на самой избенке перекрыл рубероидом крышу. Я ему тоже помогал, и отец говорил, что мы с ним тут такой наведем лоск, что я те дам!
Довольная отцовской помощью, Горпина Розумовна говорила:
— Ой, да чим же мэни вас, Иван Калистратыч, отблагодарить за вси ваши старания? Така вы людына, що дай вам бог здоровья. Вовек не забуду доброты вашей.
— А человек, дорогая моя сестричка Грушенька, — сказал отец, — для того и рожден, чтобы делать на земле только хорошее. Да жаль, не все это понимают или не хотят понимать. Потому, наверно, и происходят среди людей всякие ненужные дела. Взять хотя бы те же войны. Э-э, да что тут калякать!..
Уехали мы, тепло распрощавшись с хозяйкой дома, обещали не забывать ее, писать ей, узнавать, как будут тут себя чувствовать посаженные нами березки.
В ответ на наши письма Горпина Розумовна отвечала, что сибирские наши березки пошли в рост, набирают силу. Что могилку героя-солдата каждый год в День Победы навещают пионеры и возлагают к подножью скромного памятничка жарко пламенеющие тюльпаны и сирень. И еще сообщала об очень немаловажном, так сильно взволновавшем всех нас, особенно — отца. Оказывается, что посетить могилку героя-воина приезжали другие его однополчане и, следуя нашему примеру, тоже посадили деревца: березки, клены и еще что-то из зелени. Выходит, что у наших березок появились соседи, и теперь они там в дружном зеленом обществе красуются возле памятника с алой звездой, оберегая вечный покой погибшего солдата.
С той поры прошло лет и лет. Не стало и отца моего. Он все собирался вновь посетить могилку друга, посмотреть, как там выросли наши березки. Но не мог отец осуществить своего намерения — старые фронтовые раны крепко дали о себе знать, он вынужден был лежать в постели. А незадолго до своей кончины он попросил меня:
— Сынок, ты уж обязательно съезди туда и низко поклонись от меня могилке друга моего, а своего дяди Топоркова Аникея Федотыча. Съезди, сынок.