Церковь высилась на крутом берегу реки в окружении темно-голубых елей, огороженная зеленым забором — белая, красивая. Я любовался ею. Такое-то я видел впервые в своей жизни.
— А как она звонит? — спросил у отца.
— Во-он видите окошечко? — указал отец кнутовищем кверху. — Там и висит большой медный колокол. Когда надо, туда залазит звонарь и звонит.
В полукруглом окошечке я старался рассмотреть колокол, но не увидел его, а увидел только черных галок, которые влетали в то окошечко. Потом еще в просторной и светлой ограде перед распахнутой настежь дверью увидел я толпившихся людей. Некоторые из них были с котомками за плечами, как та старушка, которую встретили мы дорогой.
Отец кивнул в сторону церкви и сказал:
— Богомольные собрались. От сатаны да к попу поклоны бить. — И вдруг негромко скороговоркой запел:
Интересное и смешное происходит в отцовской песне. Поповскую проповедь подслушал чёрт, потом схватил попа за волосы черными лапищами и спрашивает:
Затем черт поволок попа в кузницу, цепью к чему-то приковал и двадцатипудовой гирей по болванке ударял.
— Вот как он его, — усмехнулся отец и хитро подморгнул нам с Ванькой. — Людей чтоб не дурил. А то этих попов только послушай — жить не захошь. А ну их! Вот счас заедем к Заиграйкину, а у него в доме такая музыка… Эта не чета поповским молитвам.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Заиграйкин
Ходок загромыхал по деревянному мосту. Я приподнялся, посмотрел вниз, и у меня похолодело внутри. Под нами стремительно бежала желто-зеленая вода, глубокие воронки крутились на золотых спицах солнечных лучей, веером расходившихся по всей реке. Низко над водой носились ласточки или стрижи, ныряли под мост. У них, наверно, там были гнезда.
На противоположном высоком и глинистом берегу стояли дома, соединенные глухими заплотами. Ставни на домах выкрашены в зелено-белые и бело-голубые цвета, и окна потому смотрели празднично и весело на речку, где женщины, подоткнув подолы юбок, полоскали белье. Они хлопали вальками, и звуки напоминали отдаленные выстрелы пастушьего хлыста. Возле женщин валандались в воде голопупые ребятишки, что-то кричали. Я вот как им завидовал!
Мы съехали с моста, миновали дом с пламенеющими в окнах оранжевыми садушками, а за домом начался плетень с кольями, на которых висели горшки и чугунки, как отрубленные головы в сказочном царстве людоеда.
Мы круто взяли влево и поехали между плетнями и частоколами. Церковь осталась справа, а я все еще смотрел на зеленые маковки, на медный крест, впаянный в бирюзу неба.
Ходок наш остановился перед домом с палисадником. Из-за буйно разросшихся кустов малины и черемухи проглядывали темные окна с белыми наличниками. В самом ближнем окне показалось лицо женщины, а отец уж крикнул:
— Анисимовна, здорово! Хошь не хошь, а принимай.
Женщина улыбнулась через стекло, лицо ее исчезло. А через минуту-другую, когда отец распахнул тесовые ворота и въехал в ограду, мы увидели Анисимовну. Она стояла на высоком крыльце с навесом и говорила приветливо:
— Милости просим. Я сейчас и самоварчик поставлю.
— Ты там что-нибудь покрепче, — сказал с ухмылкой отец. И спросил: — Сам-то дома?
— Будет, — ответила Анисимовна. В цветастом платье, светловолосая и улыбчивая, она выглядела очень красивой. Нам она сказала: — А ну, шалуны, пошли в избу, я вас конфетами угощу.
Конфеты — это здорово! Да тут увидел я на березовой поленнице рыжего кота. Кот тот будто нарочно растянулся на самом краю поленницы, свесив книзу свой пушистый хвост. Я тут же — к поленнице, дотянулся до хвоста и потянул его на себя. Кот зверски мяукнул, намертво уцепился когтями в поленницу, но меня нельзя уж было остановить. Теперь мне хотелось во что бы то ни стало стянуть вниз ленивого и надменного рыжего кота, проучить его, чтобы он не дразнился больше своим пушистым и длинным хвостом.
Кот взревел еще тошнее, но тут подоспел Ванька и крикнул:
— Тяни шибче!
Мне вдруг показалось, будто кто-то сыпанул мне в глаза разноцветных искр. Почувствовал боль в переносице и понял, что это березовое полено так ошарашило меня. Я не заплакал от боли и от обиды на то, что проклятый кот наказал меня, стукнув по переносице березовым поленом, а сам исчез куда-то. Я не заплакал, но все равно глаза мои застелило туманом. Меня подняла с земли Анисимовна. Оказывается, я сидел на земле, а Ванька, как дурачок, стоял надо мной и закатывался от смеху. Ох уж этот Ванька! Только от него все мои беды.