Теперешние свадьбы, особенно в городе, мало интересны, хотя они и многолюдны и проходят иногда в просторных свадебных залах, в ресторанах. Какими-то показными, неестественно шумными, бездушными кажутся мне такие свадьбы. Притащится группка музыкальных юнцов — усатых, бородатых, волосатых (прямо тебе попики), и, подвыпив для храбрости, ударят разом во всю мощь электроинструментов, и — пошла плясать губерния. И будет долго и нудно стонать, чуть ли слезами не исходить, через микрофон горе-певец. А хуже того, когда запустят магнитолу и магнитола та заладит металлическим голосом одну и ту же тошнотворную песенку: «Ни минуты покоя! Ни секунды покоя! И никак не пойму, что же это такое!»
И впрямь, от такой песенки нет никому покоя, а тем более трудно понять, зачем она и к чему тут, на свадьбе. Редкостью теперь становятся народные песни за свадебными столами. А жаль, жаль…
Мы приехали в дом тети Кати, младшей сестры отца, и после первых объятий пошел я на речку Тартас. Пошел с детства знакомой мне улицей. Была она все такой же и в то же время совсем другой. Здесь уже не было многих домов, не было и дома бабушки моей Авдотьи Григорьевны. И самой бабушки давно уж не было — померла. Не было и дяди Романа и сына его Кольки. Дядя Роман не вернулся с войны, а Колька умер от болезни: надорвался в те самые трудные для всех нас годы. Не было и Елисея… И многих, многих из тех, кого знал я в прошлом.
Однако самой ощутимой для меня утратой была утрата дяди Романа. Я постоянно о нем помню. И не только о нем одном, но и о всех наших мужиках, что не вернулись с войны. И когда мне случается бывать в городах Украины, я всегда нахожу время сходить к мемориалу, чтобы прочитать на мраморных плитах имена и фамилии павших за освобождение Родины. Знакомых сибирских фамилий встречается много, но нигде не нашел я фамилии дяди Романа или фамилии друга моего детства, постоянно жившего в большой нужде и так рано погибшего — Петра Тихонова. Где-то, где-то тлеют-дотлевают их косточки. А может, те человеческие кости и черепа, что с поразительной для меня неожиданностью увидел я на одном из островков посреди Днепра, и есть их останки? Как знать?..
Старый Тартас совсем пересох, только ручеек лениво струится по его глубокому дну, и в том ручейке полощутся гуси, утки. Наведываются сюда и свиньи. В жару они плюхаются в воду и лежат, блаженствуют. Ну, а Тартас по-прежнему могуче несет свои воды, которые он берет из нарымских озер и болот. Стремителен Тартас. Я только нырнул, как меня уж подхватило и понесло, понесло…
Ободренный холодной водой Тартаса, я вскоре сидел за столом в доме тети Кати. Собрались близкие родственники — двоюродные сестры с мужьями, братья с женами, их ребятишки. Большое и веселое получилось застолье. Такая ведь все-таки встреча! И как тут не попеть на радостях, не поплакать и не посожалеть о навсегда ушедших родных наших людях, о том прекрасном и дорогом далеком времени, когда солнце нашей жизни светило молодо и ярко. И вот тут, за столом, вспомнил я тот удивительный вечер в избе бабушки Авдотьи и дяди Романа. Как пели тогда тетя Катя, отец мой; тетка Васена, тетка Варька, дядя Роман и бабушка Авдотья. Попробую об этом рассказать.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Вечер песен
Свадебная компания из пятистенка под тесовой крышей переметнулась с песнями под гармонику в противоположный конец села, и веселье как бы приутихло, пошло на убыль вместе с окончанием такого большого-пребольшого и светлого дня. Отца песни растревожили. Я видел, как он, выйдя за ворота, долго стоял и слушал с задумчивой улыбкой на сухом и смуглом лице. А потом меня заметил, спросил:
— Слышишь, сынок, как они заливаются? Нравится? То-то же! Ну, погоди, и мы свое покажем. Вот как соберутся наши…
Наши собрались перед вечером, еще до заката солнца. Сидели тесно за большим столом, на котором в глиняной посудине парила картошка в мундирах — любимая еда моего отца, горячие, только что из печи, клецки в чугуне, вареные яйца в тарелке, нарезанный большими ломтями ржаной хлеб и еще какая-то стряпня.
Отец и тетя Катя заняли место в торце стола справа, возле окна; дальше расположились тетка Васена и ее муж Мелеха; за ними — тетка Варька со своим худосочным «папаней», как она называла мужа. Ближе к краю стола сидели дядя Роман и его жена Арина. Бабушка Авдотья примостилась на маленькой скамеечке в торце стола, с левой стороны, чтобы можно было в любое время подняться и что надо подать.
Мы вчетвером — я, Ванька, Колька дяди Романа, Елисей тетки Васены — забрались на полати. Лежишь ты там на какой-нибудь лопотине, не говоря уж о подушке, никому не мешаешь, а все тебе оттуда хорошо видно, как с наблюдательного пункта, все тебе великолепно слышно, да и из стряпни что-нибудь нет-нет да и обломится. Подымется чей-то родитель или родительница из-за стола, увидит этакие смирненькие мордашки, жаждущие глазенки, вот и расчувствуется и сгребет со стола крючков-багричков и подаст говоря: «А ну, сорванцы, поточите за компанию зубы. Ешьте на здоровье да растите». И ты уж через край доволен. И еще больше внимателен, еще старательнее запоминаешь каждую песню, каждый голос, каждое движение или улыбку на лицах поющих. Так было и теперь. Бабушка Авдотья подала нам по творожной ватрушке, и мы медленно ели маленькими кусочками, подолгу разжевывая, наслаждаясь лакомством. И внимательно следили за всем происходящим.