— Това-ариш-ок…
Почему не оставлял его этот зов, он не мог объяснить. Сознание приговоренных к смерти ничего не объясняет, оно становится таким же резким и переменчивым, как чувство.
Впереди была целая ночь. В больнице, наверное, — никого. Немца несколько часов тому назад унесли, чтобы отправить самолетом в госпиталь. А тот гангренозный куда-то исчез. Владислав ни о чем не спрашивал у молчаливой, каменноликой Ориши. Тайна, о которой он хотел узнать раньше, теперь не интересовала его.
Впереди была последняя ночь его жизни.
Было ли теперь еще что-нибудь важнее этого неотвратимого факта? «Еще сутки, и меня не станет, я уйду из этого мира навсегда, — подумал Владислав и на сей раз не пожалел себя. — Я слишком много принял мучений, чтобы жалеть…»
Но вдруг он услышал, как покряхтывает за дверью конвоир, и с болью подумал, что завтра этот конвоир еще будет жить, а он, Владислав, умрет. И тот, от кого зависит его судьба, не подумает, кто более необходим людям, всем людям: конвоир, который, как истукан, с винтовкой в руке караулит дверь и ни на что более не годен, или врач, способный лечить, спасать людей и бороться с самыми страшными недугами. Тот, с пистолетом в руке, даже не скажет ему, почему он лишает его жизни. Через месяц, через неделю, через час или минуту палач вообще забудет о казни, потому что казнь для него привычное занятие, потому что все его убийства безрассуднее всякой самой безрассудной философии. А когда пройдут годы, кое-кто из его соотечественников будет еще возмущаться, если ему напомнят о насильственной смерти какого-то пленного врача Владислава Тобильского. Острота тяжких потерь пройдет, и о палачах будут с неохотой вспоминать, как с неохотой вспоминают о позоре. Найдутся даже такие, которые дойдут в своем кощунстве до обвинения в злопамятстве и жестокости тех, кто не пожелает забыть преступлений немецкого фашизма в годы войны.
Явственно послышалось опять:
— Тов-ва-а-ришок…
Владислав вздрогнул. Не рано ли слышится голос с того света? Он поднялся, прошелся по комнате. Шаги приходилось делать мелкие — болела нога. Захотелось пить.
Только чтобы вода была очень холодной…
Владислав постучал в дверь. Послышалась в ответ немецкая речь:
— Что надо?
— Воды… Холодной воды, — произнес Владислав слабым, хриплым голосом и испугался его надтреснутого звука.
— Сиди там тихо, — сказал конвоир и, кажется, слабо зевнул.
«Ему хочется спать!» — подумал Владислав и удивился, что до сих пор в мире возможно такое желание.
Владислав приблизился к маленькому оконцу. Он хотел прислониться лбом к стеклу, но стукнулся о холодный металл решетки и теперь только подумал о невозможности изменить что-нибудь в своей судьбе. Тело обмякло, руки опустились, и чтобы не упасть на пол, он потянулся к скамье.
Началось забытье. Владислав как будто все сознавал и в то же время не понимал, что случилось с ним. Перед глазами замелькали картины с видами природы, чьи-то лица, кадры из кинофильмов, а в ушах звенели ясные скрипичные мелодии, названия которых он никак не мог вспомнить. Потерявшие чувствительность губы шептали:
— Я испугался… Я наверное схожу с ума… Не надо сумасшествия… Товарищи мои идут на смерть при полном сознании… И я пойду. Я не могу быть хуже и слабее товарищей.
Владислав поднялся. Прошелся по комнатке. Напряг руки. Тело было еще крепким, но в голове шумело, и, кажется, где-то очень близко звучали скрипки. Как человек, много прочитавший на своем веку книг, знавший немало созданных писателями историй «с благополучным концом», он стал придумывать различные способы спасения и бегства. Это занимало, отвлекало и успокаивало.
В минуту, когда ему уже представлялось, как кто-то подойдет, взломает дверь и выпустит его на свободу, тихо щелкнул замок, открылась дверь, и он увидел Оришу Гай. Она была одета в стеганку, повязана темным платком с бахромой, в руках у нее был тускло светящийся фонарик.
— Идите сейчас же за мной. Старайтесь не шуметь, — прошептала она и прислонилась к двери, чтобы пропустить его вперед.
В точности, как тогда, когда он впервые переступил порог больницы…
Владислав настолько подготовил себя к чему-то невероятному, неожиданному, что нисколько не удивился и послушно направился к двери. Выйдя из комнаты, он сразу же заметил распластавшееся на полу тело конвоира.
Ориша обогнала Владислава и прошептала:
— Идите за мной и не отставайте.
Она легонько открыла входную дверь, и они оказались во дворе. Владислав посмотрел на небо, не веря, что видит его в действительности. Оно было так густо усыпано звездами, что в глазах его зарябило, голова закружилась. Он зашатался. «Все это сказка», — подумал он и закрыл глаза.