Тот повел себя как-то сонно. Нехотя прошелся по развороченному помещению, куда-то заглянул, что-то поковырял, потом всем велел выйти, а нам со Стариком — остаться. Сам сел на табуретку, жалобно скрипнувшую под его двухметровой тушей, и по привычке принялся осторожно массировать себе физиономию, словно опасаясь наткнуться там на взрыватель или растяжку.
Физиономия у него довольно любопытная. Есть люди, которых брей, не брей, все равно у них какой-то заросший вид, будто у старых барсуков. Митрич как раз и был таким космачом, а по причине преклонных лет уже даже не седым, как выразился классик, а каким-то зеленым, отчего изрядно смахивал на лешего. Его маленькие глазки казались крошечными озерцами среди мха.
— Ну вот что, голуби, — сказал Митрич, когда мы уселись напротив него. — Вы про это не думайте и думать забудьте.
— Это как же? — поинтересовался Старик.
— А вот так же. Скоро здесь будет ФСБ, и вас за милую душу отстранят. Не вашего это ума дело.
Старик только покачал головой.
— Ладно, Митрич, ты у нас пророк Моисей великий, верим тебе, но все же скажи нам, простым смертным, свое веское слово — что здесь за хреновина? И почему нас отстранят?
— Потому что здесь слово и дело государево. Чудо произошло. Промысел Божий. Ну, Бога теперь нет, а следующий за Богом — государь. Вот он и будет разбираться, то есть ФСБ. Хорошо, не кривите рожи, объясню. Тут, Георгий, вакуумный взрыв был. Приличной силы взрыв. Смотрите.
Он неожиданно легко поднялся, шагнул к стене, открыл нож и выковырнул гнутый, с приросшим обломком шпаклевки, саморез.
— Из двери эту железяку вырвало, из короба, голенастый палец Митрича указал за наши спины. — Вон откуда прилетела. Соображаете? Здесь силища была — ого-го. Но нет такой бомбы в природе. И быть не может.
— Как это — взрыв был, а бомбы нет? — не удержался я. Митрич хмуро покосился на меня — это мол, что еще за мелюзга.
— Будь это нормальная вакуумная бомба, сейчас тут было бы все черно от сажи. Все до кирпича прогорело бы — чтобы шуруп-то из стены вырвать. И окно засосало. А ты хоть одну опалинку здесь видишь? Да что здесь — полдома бы черным стояло. А в гостиной стакана с места не сдвинуто. Это раз. Два: бомба — это машина. Большая. Железная. Где она? Где днище трехдюймовое? Где хоть что? Нету. И не ищите. Словом…
Тут Митрич поднялся.
— …звоните куда следует и поезжайте домой. — Он снова поднял палец. — Ваш парень отменил законы физики. Не вам такого ловить. Но ежели вдруг поймаете — обязательно приведите ко мне. Очень мне хочется с ним поговорить.
И ушел. Я даже позавидовал. Свободный человек.
Старик достал сигареты, лязгнул своей древней облезлой зажигалкой.
— Значит, гений тут у нас, вот оно что, — произнес он задумчиво. — Знаешь, Володь, а пойдем-ка мы с тобой поедим. Меня ведь с дежурства сорвали. Через час его жена с дачи приедет, а вести с ней разговоры на голодный желудок что-то не хочется.
В гостиной, раскрыв ноутбук, над записной книжкой Гурского колдовал Игорек, он же капитан Ивлев, наша научная надежда и опора. Еще совсем недавно он казался в отделе человеком случайным и временным. Однажды Старик сказал:
— Нам нужен интеллектуал.
— Зачем? — помнится, удивился я.
— У всех есть, значит, и нам придется заводить, несколько туманно пояснил Старик. — Не хочу, чтобы над нами потешались, что, мол, за подразделение, пара горлохватов, старый и молодой. Хватит мотаться за Интернетом на четвертый этаж и консультироваться у девочек. Пусть будет свой специалист.
Так в отделе появился Игорек — юноша не совсем от мира сего, сын своей мамы, в достатке снабжавшей его бутербродами — в том числе и с осетриной — на все случаи жизни. Он закончил физтех, потом еще что-то, и неисповедимыми путями попал к нам; на раскрытие преступлений смотрел как на научную головоломку и искал алгоритм, к тому же еще умудрялся учиться в юридическом на вечернем, что при нашем режиме уже чудо. Что ж, нормальных людей в фирме не держат. Врач, учитель, сыщик — это не профессия, это диагноз. Главное не то, что ты псих, главное — держаться своей палаты.
То, что Игорек из нашей палаты, я понял, как ни странно, во время одного отмечания — кстати, у меня дома. Когда под столом стало больше бутылок, чем на столе, Старик потверже уселся на стуле, закурил и сказал: