— Хочу застрелиться. Немедленно.
Но Старик лишь безжалостно подтолкнул меня в спину.
— Мужчина отвечает за свои поступки. Иди, ничего я тебе не дам.
Я с тоской взглянул на Игорька. Проклятущий интеллектуал с саркастической миной едва заметно развел руками:
— Извини, друг, но ты разбудил спящего гиганта.
Друзья называется. Что ж, делать нечего, я подошел.
— Здравствуйте, товарищ капитан.
Полотно художника Васильева «Валькирия перед убитым воином». Было ясно, что заведующая справочным отделом окончательно и бесповоротно вошла в роль многоопытной возлюбленной, нежно, но властно опекающей непутевого шалопая. Рука Командора вновь сдавила мне бицепс. Да, тяжело пожатье каменной его десницы.
— Ну… Я избавился от той куртки, которая тебе так не нравилась… Полина посмотрела на меня с подозрением.
— Ты что же, купил новую? Когда?
— Нет… Мне… мммм… подарили другую.
— Это хорошо, — кивнула Полина. — Володя, сегодня важный день. Я познакомлю тебя с мамой.
Я слабо застонал.
Синельников и старый майор
Допели «О, Кэрол», и я оглянулся. Девушка все еще стояла на прежнем месте. Думаю, что в этот момент Господь и тронул меня пальцем, постучал по макушке: Бруно, присмотрись, два раза повторять не буду.
Во-первых, просто очень красивая девушка Ну, насчет девушки, это, может быть и перебор, скажем, очень красивая молодая женщина. Что-то наподобие черной майки без рукавов, юбка, босоножки на каблуках, ноги, нереальной длины и ровности, неиспорченные кошмаром коленок, а на ногах пальцы — это вообще что-то не от мира сего. Идеально правильной формы, тоже длинные, но что самое восхитительное — одинаково длинные. Все. Даже мизинец — я разглядел, хоть и мешал какой-то ремешок на босоножке — но плох тот мужчина, который, дотянув до рубежа четвертого десятка, не научился проникать взором за всякие там ремешки и бретельки. До сих пор я считал такое чудо эстетической фантазией древнеегипетских скульпторов, и вот пожалуйста — сказка оживает на глазах. Ореховые глаза. Каштановые волосы. Глаза умные, и при этом взгляд не как у вареного судака — в наших краях великая редкость. Она смотрела с интересом и доброжелательно. Это был очень живой и открытый взгляд, хотя и было видно, что наше пение ее от души развеселило. Босоножки стояли вплотную друг к другу, вся она была строгая и прямая, сумка на плече, как у солдата — ремень от винтовки при команде «на плечо», но в глазах скакали шальные чертики.
Я смотрел на нее, и она смотрела на меня. Вот что я скажу. В общении мужчины и женщины много разных уровней, ступеней и переходов, разделенных временем и событиями, но какая-то первая нить — как в лампе накаливания — возникает и загорается в первую же минуту. Словно происходит некое узнавание, считывание кода, и в том, и в другом сознании (или подсознании) вспыхивает индикатор: «Да».
Хуже того. На меня накатило видение. Среди бела дня. В жизни со мной такого не бывало, но все когда-то происходит в первый раз. Первая картина естественная — я увидел нас обоих в постели. Никакой Камасутры, просто лежим в обнимку и разговариваем. План второй куда заковыристей — в коляске лежит ребенок, она над ним склонилась, разговаривает с ним и что-то поправляет. А третий эпизод — я собственной персоной, почему-то в пальто (это я-то, закоренелый шипасто-цепной бронекопытный байкер — стальная бахрома!), и она надевает на меня шарф. И везде ее улыбка. Слов нет, вот за такой улыбкой и пойдешь босиком на край света в одной рубашке.
Короче, я сунул Микаэлю десятку (мои бомжи наблюдали за всем происходящим с глубоким пониманием) «Мик, до четверга», соскочил со сцены и пошел к моей египетской фее сквозь жидкую толпу, по дороге пожимая руки почтенным отцам семейств и олдерменам: «Бруно, ты делаешь хорошее дело, твой отец наверняка одобрил бы это». Да уж, только отца мне здесь и не доставало.
«Вестник Альтштадта»: «Хор бродяг» — очередное экстравагантное изобретение Бруно Штейнглица — имеет неожиданный успех. Послушать пение отбросов общества в помещение Старого Вокзала собирается все больше публики. Как легко догадаться, эпатажность предприятия отнюдь не смущает нашего оригинала, столь вовремя вспомнившего о своем музыкальном образовании.
Еще два шага — и вот она уже стоит передо мной.
— Здравствуйте, сударыня. Я Бруно, хормейстер.
Она по-птичьи склонила голову влево и с той же улыбкой протянула мне руку.
— А я Брунгильда. Можно Брюн, можно Хильда — видите, как удобно. Ваши подопечные очень мило поют.