Однако в переходе к личностному измерению синергетики мне хотелось бы быть менее декларативным и более последовательным. Этот переход можно осуществить разными путями. С методологической точки зрения здесь удобно воспользоваться концепцией исследовательских программ Поппера. Символически исследовательскую программу можно представить как «топологическое произведение» двух концептуальных пространств: жесткого метафизического ядра и пространства непосредственно контактирующих с экспериментом гипотез, моделей, теоретических образов и представлений. Я назвал концепцию исследовательских программ концепцией Поппера, хотя она часто связывается только с именем Лакатоша, одного из наиболее известных его учеников. Однако сама идея исследовательской программы была впервые предложена Поппером. Я упоминаю об этом обстоятельстве не только ради исторической точности, но и потому, что исследовательская программма у Поппера (он называет ее метафизической) — это особая «пропенситивная» среда, в которую «погружен» исследователь, и которая определяет иерархию его целеполаганий, «иерархию систематических и возрастающих тенденциозностей». В этом качестве метафизическая исследовательская программа «пропенситивной интерпретации» близка по своим интенциям М.Поляни. Для Поппера, однако, основным инструментом коммуникативной самоорганизации субъекта познания стал критический диалог и скептический автодиалог редукционизма в духе Декарта. Что же касается Поляни, то здесь дело обстоит сложнее. Поляни сделал смелую и далеко идущую попытку ограничить традицию скептицизма в научном познании в пользу некоторой формы веры (вообще говоря, не обязательно веры религиозной). Не случайно основной труд его жизни — книга «Личностное знание» — имеет подзаголовок: «На пути к посткритической философии».
Однако попытка Поляни оправдать веру (фидуциарность) в научном познании у Поппера сочувствия не встретила. Он увидел в ней тревожную тенденцию оправдания обскурантизма и иррационализма в научном познании.
Но и у Поляни, и у Поппера речь идет о саморганизующейся коммуникативной активности субъекта познавательной деятельности, находящей свое выражение в его самотрансценденции. Различие в том, что у Поппера самотрансценденция реализуется по преимуществу в процессе критики, критического диалога и самокритики, в то время как у Поляни самотрансценденция осуществляется в особого рода акте уверования, самоотдачи научному познанию, в страстном самоотреченном стремлении к истине. В принципе, с точки зрения результата, т.е. прироста обезличенного, надындивидуального, «объективно-истинного» знания, конкретные формы самотрансценденции субъекта научного познания не имеют особого значения. Возможно, что так оно и есть, хотя, насколько я знаю, никто соответствующих (мета-) теорем на этот счет не доказывал. Но прирост обезличенного знания — вовсе не единственный результат познания. Другим его результатом является самоактуализация личности ученого в этом процессе. И здесь формы, средства и способы самотрансценденции, их различения с синергетической точки зрения могут оказаться существенными, поскольку в синергетическом контексте самотрансценденция, самоактуализация и самоорганизация субъектов познания становящегося бытия внутренне (телесно) связаны между собой.
Именно эти различения самотрансценденции собственно и имеются в виду, когда я говорю о пространственном измерении синергетики. Точнее, имеется в виду «топология путей» (само-)трансценденции синергетики, среди которых при всем ее плюрализме не все эквивалентны между собой.
Я уже говорил о различии самотрансценденций у Поппера и Поляни, и к уже сказанному добавлю лишь, что у Поппера самотрансценденция понимается как выход за рамки, границы представлений, диктуемых доминирующим в конкретной научной программе языком. Для Поппера основная задача в том, чтобы «разотождествиться», освободиться из плена языковой тюрьмы, в которую неизбежно заключает себя ученый, некритически верующий в метафизические установки той или иной исследовательской программы. Освобождение от приверженности прежним, некритически принятым и догматически применяемым жестким правилам, методологическим предписаниям, нормам и т.д. — вот пафос доктрины критического рационализма Поппера. Но после того, как долгожданная свобода обретена, естественно возникает вопрос: а что дальше? Дальше с необходимостью следует новое отождествление, обретение новой языковой онтологии. И здесь в принципе возможны два пути самотрансцендирования: бессознательный и осознаваемый, личностный, по Поляни и Маслоу. В своей книге «Дальние пределы человеческой психики» Маслоу выделяет и обсуждает тридцать пять различных значений трансценденции, среди которых, пожалуй, наиболее близко к концепции личностного знания Поляни и его принципу фидуциарности находится понимание трансценденции под номером тридцать два [91]. «Мне кажется, — пишет Маслоу, — что нужно отдельно выделить трансценденцию особого рода — трансценденцию как интроекцию человеком высших ценностей и идентификацию с ними, подчинение собственных желаний и поступков именно этим высшим ценностям». Это близко Поляни, для которого такой высшей ценностью выступает научная истина, ее поиск. Ученый, который пошел этой тропой самотрансценденции, в научном познании способен и к отождествлению, и к разотождествлению себя с той или иной научной программой и/или доктриной, или учением. Он предрасположен к восприятию, открытию, к становлению нового. Конечно, он рискует попасть в плен собственных иллюзий и заблуждений. Но, «если мы закроем дверь перед заблуждением, то как же тогда войдет истина?». (Р.Тагор). Так или иначе, попперовская метафизическая программа пропенситивной интерпретации квантовой механики, возникшая из настойчивых попыток понять квантовую механику, реинтерпретировать ее в духе онтологии мира как систему предрасположенностей, выглядит созвучной современным интенциям синергетики.