После поцелуя Люциус окончательно уверился, что Гарри является его истинным партнёром. Он почувствовал это в каждой клеточке языка и нежного рта Гарри; в том, как идеально они переплетались и растворялись друг в друге; в том, как Гарри, находясь в его объятиях, совершенно утрачивал ощущение времени. Но одного поцелуя было недостаточно. И даже если бы это было возможно, теперь он уже не смог бы остановиться, будь это хоть последней вещью, которую он смог бы сделать в этой жизни. Ему нужно было больше, много больше. Он хотел получить всё.
Люциус погладил большим пальцем нижнюю губу Гарри, что немедленно спровоцировало юношу укусить его за этот наглый палец, оставив на нём отпечатки зубов и пятная свои губы чужой кровью. Это оказалось для Люциуса полной неожиданностью, но он решил не наказывать Гарри за эту вспышку сопротивления. Он лишь жадно облизал припухшие мальчишеские губы, покрытые капельками его собственной крови.
- Что за любовь без боли? - с понимающим смешком прокомментировал Малфой.
Гарри, ожидавший в ответ на свою дерзость ещё одного удара по лицу, а вовсе не нежную ласку, инстинктивно потянулся навстречу мягким губам Люциуса, дыша часто и шумно, и приоткрывая свой рот, словно приглашая приникнуть глубже. Всё ещё надёжно и крепко удерживаемый руками Малфоя, Гарри вновь рванулся из стальной хватки, стоило ему только почувствовать, как в него довольно недвусмысленно уперлась вполне очевидная твёрдость. Люциус невольно оторвался от его рта и попытался восстановить сбившееся дыхание, так как ощущения, затопившие его от этого контакта, казались для него одновременно и адской пыткой, и райской усладой.
Он и без того слишком долго сдерживал себя, а сейчас приходилось тратить время ещё и на преодоление упорного сопротивления Гарри. Но ведь это и было истинной сущностью его партнёра: бороться изо всех сил и сражаться до самого конца. А эти качества в людях Люциус ценил превыше всего.
Гарри застыл, практически окаменел, в то время как Люциус с тонкой усмешкой на губах буквально купался в блаженном ощущении столь интимного контакта их переплетённых тел. Если бы ещё не мешали несколько слоев одежды, он решил бы, что, наконец, обрёл свой персональный рай на земле. Он поднёс свой укушенный палец к губам Гарри и потребовал:
- Оближи.
Гарри отчаянно замотал головой, неверяще глядя на Люциуса:
- Нет.
- Да, Гарри, да. Ты будешь делать то, что я тебе говорю, и прямо сейчас я приказываю тебе облизать мой большой палец, который ты же недавно и укусил. Я не наказал тебя тогда, но я могу сделать это сейчас, если тебе так этого хочется.
Задыхающийся от страха, сотрясаемый дрожью, как внутренней, так и вполне осязаемой, с прижатым к губам пальцем Люциуса, Гарри всё же осмелился поинтересоваться:
- И что это за наказание?
Это рассмешило Люциуса даже сильнее, чем всё, что юноша делал до этого:
- Ты - истинный гриффиндорец, Гарри. Всегда безрассудно смелый, всегда готовый ответить на брошенный вызов. Тебе повезло, что мне так нравятся в тебе эти черты. Что же касается наказания, то моя трость просто восхитительно будет сочетаться с твоей роскошной задницей.
Гарри содрогнулся, вспоминая те ощущения, которые в нём пробудила трость в первый раз, и то, где она до этого находилась, и это вызвало у Люциуса полный самодовольного удовлетворения вздох. Когда испуганный Гарри неуверенно, но довольно старательно облизал предложенный ему палец, всё ещё пытаясь свыкнуться с мыслью, что проделывает это не для кого-то, а для самого лорда Малфоя, Люциус окончательно осознал, что их «беседа» больше не может продолжаться в прежнем темпе.
Он чувствовал, что желание переполняет его, и он принялся настойчиво подталкивать Гарри к стене. Чем ближе вейла находилась к своему партнёру, тем сильнее в нём нуждалась. Он жаждал овладеть Гарри прямо сейчас, проникнуть в него, сгореть с ним в огне страсти, заклеймить, сделать своим, заставить содрогаться от мучительной агонии, исцелить, благословить, проклясть, почувствовать настолько близко, насколько это вообще возможно, в после всего этого навечно привязать к себе.
Внезапно Гарри обнаружил, что прикован цепями к холодной каменной стене подземелья, в то время как Люциус поспешно стягивал с себя мантию, ни на миг не отрывая от него взгляда, наполненного такой яростной похотью и жаждой обладания, что Гарри изнутри обдало неистовым жаром. К своему немалому смущению, ужасу и отвращению он ощутил, что его возбуждает избранный Люциусом способ избавиться от оставшегося на нём облачения. Одежда под действием неизвестного Гарри заклинания, постепенно распадалась на ленты, которые оборачивались маленькими тоненькими серебристыми змейками. Те, медленно извиваясь, сползали по телу мужчины вниз и аккуратно сворачивались на полу у его ног.