Гарри попробовал достучаться до мужчины ещё раз:
- Нет, мистер Малфой. Пожалуйста, нет. Почему вы хотите сделать это со мной? - спросил он, и слёзы, которые он так долго сдерживал, наконец, прочертили мокрые дорожки на его щеках.
- Потому, что я должен это сделать, Гарри, разве я раньше тебе уже не говорил об этом? Не сопротивляйся, любимый. Всё пройдёт намного легче, если ты просто сдашься.
- Сдаться? Вы приковали меня к стене! Вы собираетесь изнасиловать меня! И вы хотите, чтобы я просто сдался?
- Шшш, Гарри, - Люциус прижал палец к губам Гарри, стараясь его успокоить, - Не стоит так громко кричать. У меня от этого может разыграться мигрень, а когда у меня начинает болеть голова, то я становлюсь крайне раздражительным и довольно жестоким. А тебе, конечно, вряд ли этого хочется. Всё, что тебе остаётся - это просто расслабится и получить удовольствие. - С этими словами Люциус взмахнул волшебной палочкой и, повинуясь этому быстрому движению, вся одежда Гарри присоединилась к его собственной, лежащей на полу.
- Нет, пожалуйста, нет, - прошептал Гарри в последний раз, роняя хрустальные слезинки.
- Тише, малыш. Всё правильно, плачь для меня, любовь моя. Плачь.
В то время как взгляд Люциуса бродил по великолепному юному телу перед ним, жадно впитывая в себя сияние медовой кожи, покрытой мелкими бисеринками пота, его руки скользили повсюду: зарывались в волосы; гладили лицо, прослеживая мокрые дорожки слёз и очертания синяков; спускались вдоль шеи к груди, к нежным соскам, посылая волны дрожи по всему телу Гарри. Лёгкие прикосновения прохладных, словно змеиная кожа, кончиков пальцев, кружащих по телу, были обманчиво нежными и ласковыми.
Больше не было сказано ни слова. Гарри лишь прикусил свою нижнюю губу и позволил слезам свободно катиться по щекам. Он содрогался всем телом; дрожал, как лист на ветру; трепетал, подобно перепуганному животному. Он был словно в огне, пожиравшем его от макушки до самых кончиков пальцев на ногах, и невольно изумлялся тому, как другие волшебники и ведьмы не сгорают дотла от подобных чувств. Это было похоже на вечность. Как будто время остановилось. Когда Люциус вошёл в него одним быстрым болезненным движением, он громко закричал, не способный справиться с болью, прошившей мучительной судорогой всё его существо. Это заставило Люциуса самого содрогнуться в ответ от желания вновь и вновь врываться в это желанное тело. Наслаждаться ощущением и видом того, как юноша всем телом изгибается в его руках; как прозрачные слёзы смешиваются с потом и кровью из прокушенных от муки губ Гарри, и медленно капают на смуглую грудь. Он, уже почти не владея собой, прошептал:
- Салазар, ты так прекрасен, когда плачешь. - Люциус толкнулся глубже в напряжённое тело Гарри, заставляя того зарыдать ещё сильнее. Само олицетворение утонченной агонии и боли. Прекраснейшее и чистейшее воплощение страдания. Это было как удар ножом прямо в сердце. И если бы Люциус был сентиментальным человеком, он, несомненно, сам разразился бы слезами от этой картины.
Ему потребовалось довольно много времени, чтобы прийти в себя, и, навалившись всей своей массой на Гарри, он пытался успокоить сбившееся дыхание. Никому раньше не удавалось заставить его настолько утратить контроль над своим телом и эмоциями. Он даже краем сознания отметил, что выкрикнул имя Гарри, когда кончал внутри него. Он чувствовал себя намного более эмоционально разбитым, чем Поттер, и ещё неизвестно, кто из них двоих пострадал сильнее, и чья рана окажется глубже. Он сильнее притиснул к себе напряжённое тело Гарри, который низко свесил голову и содрогался всем телом от безмолвных рыданий.
Через некоторое время Люциус наложил на них обоих очищающее заклинание, и освободил Гарри от удерживающих его цепей. Тело юноши бессильно соскользнуло на пол. Обнажённый, осквернённый, изнасилованный, он сжался в калачик, плотно обхватив себя руками и прижимая ноги к груди, как будто желая отгородиться от всего происходящего. Словно это могло хоть ненадолго защитить его от этого мира и от этого мужчины, который сейчас неподвижно застыл над ним. Его разум был почти девственно чист, лишь одинокие: - «Почему?» и «Это несправедливо», время от времени всплывали в гулкой пустоте.
Когда он услышал, как рядом с ним зашелестела одежда, он поднял голову и увидел уже полностью одетого Люциуса, который с совершенно невозмутимым видом протягивал Гарри его мантию, словно это было самая нормальная и естественная вещь из всех существующих на земле: