Когда Гермиона увидела, что Гарри направляется в их сторону, то тут же внутренне напряглась, не совсем уверенная в том, что именно Гарри от неё нужно. Когда он остановился рядом, возвышаясь, словно башня, Гермиона спокойно посмотрела на него снизу вверх.
Гарри откашлялся:
- Невилл, ты не мог бы оставить нас на пару минут?
Невилл посмотрел на Гарри, потом на Гермиону, и, видимо, имея подозрения относительно того, что тот собирается сделать, спросил:
- Гарри, ты ведь не собираешься снова обидеть её? - он сжал свои здоровенные кулаки и мелко задрожал.
Такая реакция поразила Гермиону и заставила невольно покраснеть, в то время как Гарри сильно позабавили попытки Невилла запугать его, и он с улыбкой сказал:
- Я не причиню ей ни малейшего вреда. Всё же Гермиона - мой друг.
Невилл кивнул, бросил ещё один взгляд на смущённо улыбающуюся Гермиону, и направился к так и продолжающим играть Рону и Дину.
Гарри присел рядом с Гермионой и попытался взять её за руку, но она лишь раздражённо отмахнулась.
«Понимаю», - подумал Гарри, - «Всё ещё обижена. Всё ещё злится. Отлично, значит переходим к плану Б».
Без предупреждения Гарри опустился на колени перед абсолютно растерявшейся Гермионой.
- Миона, я хочу извиниться за моё отвратительное поведение сегодня утром. Я ни в коем случае не хотел причинить тебе боль. Но вчерашняя ночь была не самой лучшей в моей жизни (точнее, это был ад), и мне просто нужно было выплеснуть из себя всё это дерьмо. Я искренне сожалею, что именно ты так неудачно попалась мне под горячую руку. Но я никогда бы не смог сознательно обидеть тебя. Сможешь ли ты простить меня и снова стать моим лучшим другом, каким всегда была раньше?
Щенячьи глаза, закушенная губа, картинно заломленные руки - всё это прекрасно вписывалось в образ искренне кающегося грешника; и кем была Гермиона, чтобы столь жестоко отвергнуть своего лучшего друга, когда тот выглядит таким несчастным и удручённым, буквально вымаливающим у неё прощение.
- Ох, Гарри, - она снова расплакалась и сжала его пальцы в своих. Гарри заранее постарался настроить себя так, чтобы не вздрогнуть от её прикосновений. - Конечно же, я прощаю тебя. Я не могу даже представить, что я больше не твой друг. Но пожалуйста, расскажи мне, что произошло? Ты был сам на себя не похож. Я никогда раньше тебя таким не видела. Таким отстранённым и холодным.
Её голос начал дрожать и Гарри присел на диван, словно в колыбели укачивая подругу на своей груди и повторяя про себя свою новую мантру: - «Она - мой друг. Её прикосновения не смогут ранить меня. Не будь таким трусом». Третья составляющая его мантры была пока самой эффективной. Так или иначе, но Гарри прекрасно осознавал, что сейчас любое прикосновение легко могло бы причинить ему боль.
Если бы только Люциус смог сейчас увидеть, какую прекрасную пару составляли эти двое, сидя в обнимку на диване перед горящим камином, силы его ревности хватило бы, чтобы разнести замок до самого основания.
«Рассказать, что случилось?» - думал Гарри. - «Право, не стоит. Тебе вряд ли понравится то, что произошло на самом деле. Должен признать, что мне это тоже не очень-то нравится, вот почему просто необходимо несколько подкорректировать события и обвинить во всём Снейпа. И, кроме того, в произошедшем есть и доля его вины. Если бы он только не был таким ублюдком и, по крайней мере, позволил мне оставить мою волшебную палочку... Так, прекрати немедленно. В конце концов он действительно говорил тебе все эти отвратительные вещи. Пусть даже не все из них вырвались из его глумящегося рта в ту ночь.
Тяжело вздохнув и устроив свою голову на коленях у Гермионы, Гарри начал свой рассказ:
- Всё началось с его обычных придирок относительно моего наглого поведения. Моего невежества, - и не важно, что об этом мне готов сообщить каждый встречный; моих низких оценок, - хотя я не считаю, что они настолько плохи, насколько он это изображает; моей испорченности; моей бесполезности; и так далее, и тому подобное… Ну, ты же знаешь все эти его извечные вопли о том, что я такой же никчёмный и ни на что не годный недоумок, какими были мой отец и крёстный. Я всегда поражаюсь, как легко он забывает, сколько всего они сделали для нашей победы. Оба они, на самом деле.