Не прошло и пяти минут, как стюардесса вернулась, выполнив заказ. Маленького, уместившегося на ладони плюшевого, с черными глазками-пуговками медвежонка вручила отдельно. Тоболин обрадовался необыкновенному сувениру и от души поблагодарил стюардессу. Сувенир и шоколадку сразу же вручил растерявшейся женщине. Поцеловав медвежонка в пухленькую попу и взглянув счастливыми глазами на Тоболина, Анна промолвила:
— Александр, я поньял, ето тля мой внюк?
— Правильно поняли. Думаю, ему игрушка понравится…
— Конечно, конечно. Ви так внимательны, потому я настоящий восторг!
— Это такая мелочь, Анна.
В словах Тоболина женщину что-то насторожило.
— Мьелочь… Как ето понимать?
— Пустяк…
Анна радостно воскликнула:
— О, пустьяк я понимайт, а мьелочь-это деньги?
— В том и другом случае не будет ошибкой.
— Хорошо, я будет знать.
Тоболин подождал пока Анна укладывала медвежонка в сумочку. А когда она снова повернулась к нему, подал в ее руку бокал с шампанским.
— За вас и вашего внука!
— Хорошо, — улыбаясь заговорила она, — за менья и моего внюка и за вас. Такое можно?
Тоболин, несколько смущаясь, уточнил:
— За меня? Но я лишь свидетель счастливого случая…
— Нет, нет, — запротестовала Анна. — Ви ест первый, кому я коворил мой ратость.
— Ну, если этот факт заслуживает внимания, то я ничего не имею против тоста, — согласился Тоболин.
Хотелось пить, и он осушил бокал до дна не одним махом, а пил с удовольствием, с наслаждением. Как-будто бы это была обычная вода, лучше которой для утоления жажды человек еще ничего не придумал. Затем он взглянул на женщину. Анна, сделав несколько глоточков, поставила бокал на столик. И, как заметил Тоболин, глаза её в какой-то неуловимый момент погрустнели. Такая перемена должна была иметь какую-то причину. Однако ему не хотелось задавать вопросов, касающихся ее личной жизни, хотя нечто странное и таинственное предполагал. И оказался прав. Анна негромким, трагическим голосом начала рассказывать:
— Шесть лет, как мой муж погибал автомобильная катастрофа. Он имел работа юрист. Произошло ето нехорошо, то ест я не понимал почему…
Осторожно взяв бокал в руку, поднесла к губам. Затем, отвернувшись к иллюминатору, стала в него задумчиво глядеть. За стеклом, кроме быстро несущихся навстречу, чуть ниже самолета, облаков, ярко-голубого неба, ничего не было видно. Тень трагического прошлого на время затмила радость настоящего. Лицо Анны еще более побледнело и только небольшой румянец на щеках едва пробивал тонкую гладкую кожу. Тоболин, сам того не ожидая от себя, легонько притронулся рукой к ее плечу. Следом возникли непрошенные слова.
— Успокойтесь, Анна. Пожалуй, не стоит омрачать столь торжественное для вас событие.
От его прикосновения вздрогнули ее плечи, и тихий голос прозвучал с оттенком печали:
— Да, да, не стоит, Александр.
Грусть на лице Анны жила недолго. Глаза ее, как и прежде, оживились и повеселевшим голосом она проговорила:
— Ничего… Я немнежко вспоминал и стало чут чут крустно.
И, как бы стараясь уйти от прошлого, начала рассказывать о себе:
— Я живу Мюнхен. Имею свой дом. Совсем недальеко города. Очьень красивый места. Я ест учитьел математика колледж. Ви бивал Германия?
— Много раз. Моя профессия — моряк. Частенько бываю в Гамбурге. В Мюнхене-ни разу.
— Если ваш сутно захотит Германия, так приезжай до менья гости…
Заметив в глазах Тоболина удивление, Анна подтвердила:
— Да. Я хочу вас приглашать…
— Спасибо. При случае воспользуюсь вашим приглашением, — пообещал Тоболин, заранее зная, что такого никогда не случится.
На какое-то время пришло обоюдное молчание. Видно, появилась необходимость сделать перерыв ради того, чтобы осмыслить уже сказанное. Однако длилось оно недолго. Анна заговорила первой.
— Александр, ви живет Москва?
— Нет. В Москве я оказался проездом. А живу я в Нижнем Новгороде.
— Я слихал ваш город, но не бивал. Он также болшой, как Москва?.
Тоболин любил свой город. Появилось желание рассказать Анне о его красотах, о великой русской реке Волге, но его намерениям не суждено было сбыться. Помешала стюардесса, подкатившая тележку с едой. Пассажиров начали кормить обедом. И только он закончился, а стюардессы едва успели собрать посуду, как на переборке загорелось табло «Пристягнуть ремни». Обжитой людской шум, продолжавшийся в течение полета, немедленно затих и в пассажирском салоне наступила настороженная тишина, обычная, немного пугающая перед посадкой.
Как и во всех приятных встречах, случайных знакомствах, время пролетело незаметно. Женский голос по трансляции напомнил пассажирам о предстоящей посадке:
— Самолет пошел на снижение…Прошу застегнуть….Температура воздуха во Франкфурте плюс двадцать один градус.
Ввиду кратковременной стоянки самолета транзитным пассажирам было предложено оставаться на своих местах. Анна не спешила, ожидая пока не покажется хвост очереди пассажиров к выходу. Когда надо было уже вставать, она, торопливо открыв сумочку, достала небольшой блокнотик. Написала свой телефон, адрес и свою фамилию — А. Бергорф. Вырвав листочек, сунула Тоболину в руку. Он проводил Анну до выхода и она, подавая ему руку для прощания, сказала последние слова:
— Очьень рад знакомиться вами. Имею надеяться, что мой внюк когда-нибудь будьет знать, кто ему дарил такой красивый медведь.
Расстались они как будто навсегда. Но, как известно, жизнь любит преподносить сюрпризы.
3
Кресло, в котором совсем недавно сидеа приятная европейка, по праву билета досталось не то арабу, не то индусу. Житель востока, в древности самого цивилизованного региона земли, не весьма вежливо пробивался к своему месту. Наоборот, сверкнув покрасневшими белкам своих глаз, коротко и недружелюбно взглянул на Тоболина, уступившему ему проход. Молча тараном протащил свое тучное тело и подобно мешку, набитому чем-то мягким, но тяжелым, упал в кресло.
Самолет очень резво взял со старта и со свирепым воем турбин рванулся в небо. Вскоре повторилось то же, что и после Москвы. Кстати, людской шум наполовину уменьшился, поскольку часть пассажиров, которые совершали полет по полному маршруту, после взлетной встряски снова впали в дремотное состояние. Несмотря на то, что не все еще проголодались, стюардессы, как заводные куклы, зашевелились, задвигались по отработанной системе, начиная укладывать на тележки комплексные обеды. Предстояло сызнова набивать желудок стандартной для всего мирового аэрофлота пищей.
Франкфурт, словно мираж, исчез где-то далеко под пеленой густой облачности.
Темнокожий господин, развалившись в кресле, как все слишком полные люди, нездорово и шумно дышал. Тоболин слышал его сипенье и в какой-то мере даже пожалел, догадываясь, что его сердце в наступивший период короткой адаптации находится в экстремальных условиях.
А через несколько минут, кажется, ему полегчало, потому и зашевелился. Черной волосатой рукой поправил на животе рубашку, забыв о галстуке. Сей предмет ярко-бордового цвета, длинный и широкий, по форме напоминающий пальмовый лист, перевернувшись изнанкой вверх, при каждом вздохе ползал вниз-вверх. Прямые, иссиня черные волосы на крупной голове, зачесанные назад с завидной аккуратностью, лоснились словно смазанные сапожным кремом.
От недавнего женского запаха остались одни воспоминания. Теперь попахивало африканским потом, разбавленным туалетной водой высокого качества. Такое соседство, слишком контрастное с тем, что было, на Тоболина подействовало не то что убийственно, за время своей морской деятельности он всякого повидал, но и не прибавило комфорта. В любом случее надо было терпеть.
Глянул вскольз на соседа. Тот, закрыв глаза, склонив голову почти на плечо Тоболину, блаженно отдыхал, а возможно, уже спал. Тоболин, стараясь не шебуршать, чтобы не помешать соседу отдыхать, тихо вынул из кармашика переднего кресла газету. Оказалась кем-то оставленная «Дейли Меил». На первой странице узнал цветные портреты Южно-Африканского лидера Манделы и его супруги Винни. Эти персонажи уже длительное время не сходили со страниц самых известных в мире газет. Их лица с первого взгляда стали узнавать даже люди, далекие от политики. Тоболин не читая догадался: знакомый газетный сериал, подобный телевизионому «Санта-Барбара». Брако-разводный процесс черного вождя, нобелевского лауреата, сенсационно подбрасываемый читателям со строгой повторяемостью продолжения. Много лет, как семейные распри закончились, а дотошные журналисты продолжают зарабатывать деньги, вытаскивая наружу из неизвестных источников все новые и новые сведения из интимной жизни известной на весь мир черной пары, заимевшей благодаря этому вторую славу.