Ночью в клетушке на седьмом этаже, где электрический вентилятор на потолке месил густой влажный воздух, пропитанный ароматами с рынка Бентхань, они впервые стали близки.
Богатые и сильные, они вернулись к депутату Лин Цзяо. В течение нескольких дней соседи, отец Сун Юй и его родственники, мать Сун Юй и её родственники гуляли на свадьбе - объедались, дремали или, перекрикивая грохот гонгов и визг скрипок нанятого оркестра, прикидывали будущее молодоженов, хвастались и лукавили, опьяненные беззаботностью и ленью. В разгар торжеств суповщик сказал Клео, что может познакомить его с одним человеком, который занимается особым товаром. Человек присматривает себе разъездного агента.
- Не крути, - сказал тестю Клео. - Какой именно товар?
- Оружие, - ответил суповщик.
- Кому от кого?
- Солидная фирма. Отправляет коммунистам. Для тебя операция чисто денежная.
- Никакой политики?
- Никакой политики.
Через полтора месяца Клео повел по протокам от камбоджийской границы низко сидящую баржу. Сун Юй предупредила, что её отец за награду донес о транспорте с оружием в жандармерию на Соборной площади. Предстояла интересная игра с тестем, французской армией и коммунистами.
...Кашель из-за пули, которую караванщик Цинь всадил в шею бывшего депутата Лин Цзяо, клокотал в скрюченном старике. Кантонец и сын поддерживали старца под локти. Расслабленные пергаментные ладони, усыпанные коричневыми веснушками, раскачивались в такт шаркающим шагам.
Клео протянул отцу карманную плевательницу.
- В лифт на руках, - попросил он парней.
- Не беспокойтесь, господин Сурапато, - ответил кантонец.
В углу темно-вишневого "роллс-ройса" Лин Цзяо казался крохотным и безвесным, золотистое сиденье под ним не проминалось.
- Джордж, - сказал Клео одетому в красное пальто индусу-привратнику, державшему черный цилиндр в руке. - Скажи госпоже Сун Юй, чтобы распорядилась... Нет, пусть сама закроет окна в моей комнате и запустит кондиционер на малый. Малый! Понятно?
- Разумеется, сэр. Будет исполнено, господин Сурапато, сэр.
Клео пожалел, что забыл перед уходом взглянуть на воздушный змей - как он там? Да Бог с ним. С утра бодрило чувство удачи, и этой возбужденностью, возможно, и объяснялась сладкая рассеянность. Бесценная реликвия, деревянный позолоченный кулак, венчавший знаменное древко восставших "боксеров", отныне его собственность. Беспокоили трещинки на поверхности. Разумнее, наверное, держать в кондиционированном воздухе. Во всяком случае, следовало бы посоветоваться с экспертами в национальном музее.
- Пусть едет медленно, - велел отец.
- Езжай мягко, - сказал в переговорное устройство Клео водителю.
- Понятно, хозяин, - ответил тот и покатил с холма к Орчард-роуд мимо мусульманской молельни на первом этаже гостиницы "Наследный принц".
Старый Лин Цзяо, воспользовавшись передышкой от кашля, задремал. В полузабытьи он наслаждался блаженным состоянием расслабленности и безопасности. Он вяло подумал: в жизни всякого человека есть время быть, а есть время иметь, он был когда-то, а теперь он имеет все, но его-то практически нет.
- Отец, - сказал сын в слуховой аппарат, - мы приехали. Ты пойдешь сам? Или приказать коляску?
- Что так сотрясает землю? - спросил Лин Цзяо, тревожась из-за вероятности того, что сотрясает только его.
- Строят метро. Вбивают сваи. В Сингапуре расширяют сеть метро, отец. Поезда ходят по подземным рельсам.
Клео с отвращением смотрел на желтые щиты с красными полосами, за которыми машины вбивали в грунт стальные сваи. Строители вывесили плакат: "Мы идем за вами дорогой прогресса!" Клео не удалось заполучить подряд на подземке. Чиновники, боявшиеся малейшего подозрения в коррупции, которая в любых размерах каралась пожизненным заключением, предпочитали не связываться с ним.
Лица европейцев в вестибюле гостиницы "Мандарин" казались зеленоватыми в сполохах реклам. Голова отца наоборот - синей. Кровь на белых и желтых тоже выглядит иначе, подумал Клео. На трупах азиатов она маслянистее... Злость не отпускала его. Про золоченый кулак Клео забыл...
Привратники внесли отца в гостиницу. Сержант, сдававший от дверей назад черный "мерседес" с тремя звездочками на номерной плашке - видимо, генеральский, - придержал машину, пропуская их и Клео. Несколько черных автомобилей с военными номерами выстроились в линейку там, где парковаться не разрешалось. Клео разыскал глазами своего водителя, повел подбородком в сторону военных. Знак: расспроси осторожно водителей. Телохранитель кивнул.
Приезжий из Гонконга доктор-травник появлялся в Сингапуре два раза в год. Конечно, и местных лекарей было достаточно на улице Телок Эйр, где врачи, набравшиеся социалистических идей, выставляли в окнах контор плакаты с надписью "Давайте станем некурящим народом!" Но, в отличие от них, гастролер не набрасывался с вопросником для закладки ответов в компьютер, а отвешивал по старинке полный "коу-тоу", то есть складывался в глубоком поклоне. Как и полагалось ученому мужу, он ни о чем не спрашивал. Смотрел и понимал.
Гонконгский травник обладал несомненными признаками мудрости. Пучок волосков произрастал из ухоженной бородавки на левой щеке. Очки в стальной оправе впивались в переносицу и виски. Бугристый шрам на шее Лин Цзяо не вызвал у него никакого интереса. Внешние признаки для врача, повидавшего всякое, несущественны.
Травник не подвел. Долго ощупывал запястья отца, лодыжки. Отогнул веки. Зацепив пальцами, вытянул язык больного и надолго задумался в этой позиции. Лин Цзяо пучил глаза от невозможности сглотнуть. Затем доктор неторопливо отвинтил колпачок авторучки пекинского завода "Процветание". Золотое перо выводило красивые иероглифы: "Напряженная и длительная борьба, работа, невоздержание и приверженность к излишествам, включая половые, поставили пациента в положение, когда его личное время истекает быстрее общего. Силы исчерпываются, обгоняя смены сезонов".
Почтительно, двумя руками он протянул отцу листок.
Лин Цзяо прочитал диагноз, посидел несколько минут с закрытыми глазами. Правилами игры предполагалось глубокое осмысление ученых суждений травника и затем изъявление согласия с ними медлительным кивком. Дальше происходило самое важное - писание рецепта, поскольку именно к нему прилагался счет.
Клео, скрывая зевоту, посмотрел в окно двенадцатого этажа. Далеко внизу ненавистная стройка линии метрополитена уродовала проспект. Как шрам.
- Пожалуйста, рецепт для вашего уважаемого отца, - произнес секретарь травника.
К розовому листку была пришпилена ещё и записка. Обращались в ней к Клео его китайским именем - Лин Цэсу, что допускалось только для домашних. С сайгонских времен Клео Сурапато считался яванцем, ставшим гражданином Сингапура. Он негодующе поднял глаза.
- Вам, - сказал нагловато секретарь травника.
В бумаге говорилось:
"Уважаемый господин Лин Цэсу!
Примите наилучшие пожелания от давнишних друзей, имена которых, вам, известному финансисту, вполне справедливо покажутся малозначительными. Возможно, вам доводилось среди несомненно важных и неотложных забот слышать о братьях из "Бамбукового сада..."
Клео перевел взгляд в конец страницы, на подпись:
"Капитан Бамбуковых братьев Сы, сын капитана Сы".
3
За забором верфи "Кеппел" скрежетало судовое железо, с которого обдирали ржавчину. Отвратительный шум проникал в просторный вестибюль биржи. Бруно Лябасти, переговорив со своим брокером, вышел на улицу, и, пока он шел к стоянке такси, у него совсем заложило уши. Китаец за рулем "мазды" выжидающе смотрел в зеркало заднего вида, с которого свисала гроздь амулетов. Бруно улыбнулся зеркалу и сказал:
- По окружной, пожалуйста, вокруг залива.
- Первый раз в этом городе, сэр? Туризм, бизнес?
- Да как сказать... И то, и другое.
- О-о-о! И то, и другое... О-о-о!
Сингапурская вежливость холодна, как дверная ручка. Она замешана на материальном интересе, и только. Нечто вроде этикетки. Всякому товару своя. Восторг был обязан выгодному маршруту в "мертвый" час.