– Мы – консультанты, Хобэн, неужели вы не видите? Кабинетные черви! Плановики! Разработчики стратегии! Вы – люди действия, не мы! Вы и Мирски, если хотите, поскольку у вас с ним общие секреты!
Никто не зааплодировал. Никто не произнес: «Аминь». Но никто и не остановил его, вот их молчание и убедило Уинзера в том, что его слушают. Чайки перестали кричать. На другой стороне бухты наступила сиеста. Хобэн опять посмотрел на часы. Похоже, он нервничал. Обеими руками держал пистолет и при этом как-то оттягивал левый манжет, чтобы открыть циферблат. Оттянул снова. Золотой «Ролекс». Предел их мечтаний. У Мирски тоже «Ролекс». Смелая речь придала Уинзеру сил. Он глубоко вдохнул и попытался изобразить на лице некое подобие улыбки. А потом, чтобы развить успех, вернулся к фактам, озвученным на вчерашней презентации в Стамбуле.
– Это ваша земля, Хобэн! Она принадлежит вам. Вы заплатили шесть миллионов наличными. Долларами, фунтами, немецкими марками, иенами, франками. Конфетами «Ассорти», привезенными корзинами, чемоданами, кузовами грузовиков. Никто не задавал вопросов, помните? Кто это устроил? Мы! Благожелательные чиновники, толерантные политики, влиятельные люди… помните? «Сингл» прикрыл вас, «Персилом» отмыл ваши грязные деньги до сверкающей белизны! За одну ночь, помните? Вы слышали, что сказал Мирски… так юридически чисто, что это надо запретить. Не запретили! Потому что все было проделано по закону!
Никто не подтвердил, что помнит.
Уинзер жадно хватал ртом воздух: не хватало дыхания.
– Частный банк с безупречной деловой репутацией, Хобэн… мы… помните?., зарегистрированный в Монако, предлагает купить вашу землю целиком. Вы соглашаетесь? Нет! Вы возьмете только документ, но не деньги! И наш банк на это соглашается. Он соглашается на все, это же естественно. Потому что мы
– это вы. Помните? Мы – это вы в другой ипостаси. Мы – банк, но мы используем ваши деньги, чтобы купить вашу землю! Вы не можете стрелять в себя! Мы – это вы… мы – единое целое.
Слишком пронзительно. Уинзер одернул себя. Логика, вот что главное. Хладнокровие. Отстраненность. Поменьше навязчивости. В этом проблема Мирски. Десять минут его болтовни, и любой уважающий себя покупатель уже пятится к двери.
– Взгляните на цифры, Хобэн! До чего же все здорово! Вам принадлежит процветающий прибрежный городок. Он ваш, с какой стороны ни посмотри. И в какую прачечную для денег превратится он, как только вы начнете инвестировать! Двенадцать миллионов на дороги, канализацию, энергетические сети, плавательный бассейн, еще десять – коттеджи, отели, казино, рестораны, дополнительная инфраструктура… Даже ребенок сможет раздуть сумму контрактов до тридцати миллионов!
Он уже собирался добавить: «Даже вы, Хобэн», но вовремя прикусил язык. Слышали они его? Может, ему следует говорить громче? Он кричал. Д'Эмилио заулыбался. Само собой! Д'Эмилио любит, когда говорят громко. Что ж, я тоже люблю! Громкость – это свобода. Громкость – это открытость, законность, прозрачность! Громкость – это братство, партнерство, единение! Громкость – когда все заодно!
– Вам даже не нужны туристы, Хобэн, ни для коттеджей, ни для отелей… во всяком случае, в первый год! Настоящие не нужны, целых двенадцать месяцев! Местные резиденты оставляют два миллиона в неделю в магазинах, отелях, дискотеках, ресторанах! Деньги из ваших чемоданов через бухгалтерию компании прямиком попадают на законные счета европейских банков. Создавая безупречную торговую историю для будущего покупателя акций компании. И кто этот покупатель? Вы! А кто продавец? Вы! Вы продаете себе, вы покупаете у себя, все больше и больше. А фирма «Сингл» выступает в роли честного брокера, следит, чтобы игра велась по общепринятым правилам, чтобы каждый шаг соответствовал действующему законодательству! Мы – ваши друзья, Хобэн! Мы – не прячущиеся в ночи Мирски! Мы – братья по оружию. Лучшие друзья! Поэтому мы вам нужны. Даже когда что-то вдруг пойдет не так, мы всегда будем рядом, всегда придем на помощь… – он уже цитировал Тайгера.
Заряд дождя вдруг упал с чистого неба, прибил красную пыль, усилил запахи, проложил новые канавки в слое пыли на лице Уинзера. Он увидел, как д'Эмилио в их общей панаме шагнул к нему, и решил, что выиграл этот поединок, что его сейчас поднимут на ноги, хлопнут по спине и поздравят от лица суда.
Но у д'Эмилио были другие планы. Он набрасывал белый плащ на плечи Хобэна. Уинзер попытался лишиться чувств, но не смог. Он кричал: «Почему? Друзья! Hem!» Лепетал о том, что никогда не слышал о «Свободном Таллине», никогда не встречался с руководством международной полиции, наоборот, всю жизнь старался избегать таких контактов. Д'Эмилио что-то надевал на голову Хобэна. Матерь Божья, черная шапка. Нет, кольцо из черной материи. Нет, чулок, черный чулок. О боже! О господи Иисусе! О Матерь Божья, черный чулок, призванный скрыть лицо моего палача!
– Хобэн. Тайгер. Хобэн. Послушайте меня. Перестаньте смотреть на часы! Банни. Перестаньте! Мирски. Подождите! Что я вам такого сделал? Вы видели от меня только добро, клянусь! Тайгер! Всю мою жизнь я делал только добро! Подождите! Остановитесь!
К тому времени, когда он бормотал эти слова, у него возникли трудности с английским, словно он переводил с других языков, звучавших в его голове. Однако никаких других языков он не знал, ни русского, ни польского, ни турецкого, ни французского. Он повернул голову и увидел мсье Франсуа, топографа, стоявшего чуть выше по склону, в наушниках, приникнув глазом к окуляру кинокамеры, на объективе которой восседал микрофон. Он увидел, как Хобэн, в черной маске и белом плаще, одной рукой целится ему в левый висок, а второй прижимает к уху сотовый телефон, не спускает с него глаз и при этом что-то шепчет по-русски. Увидел, как Хобэн в очередной раз взглянул на часы, тогда как мсье Франсуа изготовился, в лучших традициях фотографов, запечатлеть незабываемый исторический момент. И еще увидел перемазанное пылью лицо мальчугана, который смотрел на него из ложбинки меж двух вершин. Увидел большие, карие, изумленные глаза, совсем как у самого Уинзера, когда он в том же возрасте лежал на животе, а подушку ему заменяли руки, сложенные под подбородком.
Глава 2
В то солнечное весеннее утро раскинувшийся на холмах маленький прибрежный южноанглийский городок Абботс-Ки в графстве Девоншир благоухал вишневым цветом. Миссис Элси Уотмор стояла на переднем крыльце собственного викторианского пансиона и весело звала своего постояльца, Оливера, который двенадцатью ступенями ниже с помощью ее десятилетнего сына Сэмми загружал в японский минивэн потрепанные черные чемоданы. Миссис Уотмор приехала в Абботс-Ки из Бакстона, элегантного курорта на севере, привезя сюда высокие стандарты убранства интерьеров. Ее пансион являл собой викторианскую симфонию: кружевные занавески, золоченые зеркала, маленькие бутылочки ликера в шкафчиках со стеклянными передними панелями. Назывался пансион «Морской клуб», и она счастливо жила в нем с Сэмми и мужем Джеком, пока тот не погиб в море, когда на горизонте уже замаячила пенсия. Женщина она была крупная, умная, миловидная и сострадательная. Ее дер-биширский звенящий говорок гулким эхом отдавался от окрестных холмов. Голову покрывал веселенький муаровый шарфик, потому что была пятница, а по пятницам она всегда делала укладку. С моря дул легкий ветерок.