Бой закончился. Те немногие, кто сумел выскочить с подворья, не смогли добежать до спасительной полоски леса. Два дедка закидали стрелами с чердачного помещения, не дали пробежать трех сотен метров по открытой местности. После ночного бедлама тишину нарушали только тихие стоны, да стрекот кузнечиков на пустыре за забором. Лихой вошедший в ворота не сразу въехал в реалии усадьбы. Горячки боя для него не случилось, поэтому он спеленав атаманов, пробежался с наружной стороны усадебной огороды. Луна совершившая свой проход над землей, скрылась за крышей терема, совсем перестала освещать двор. Его воинство все цело, хоть и изрядно потрепано. Молодняку досталось, но для первого раза терпимо.
Ждан сетуя и ругаясь, ходил от одной темной кучи к другой, нагибаясь, что-то отделял, оттаскивал. Присмотревшись понял, складывал в отдельную кучу дворовых псов, каковые все как один погибли защищая хозяйское добро. Жаль конечно. Опять же еще одна статья расходов наметилась. Горазд с Вольрадом в паре шли по двору, закрепляя на стеновых светцах заранее заготовленные факелы. При их свете увидел молодого Прыша, подпиравшего спиной ступени лестницы. Чумной с белеющей тряпкой на голове, тот пытался сам проследить за появившимся боярином. Колонтарь порван, из под него тряпье торчит. Шишак с бармицей рядом со щитом валяется. Не хило приложили. Лиходеев окликнул взглядом другого молодого бойца, стоявшего рядом с раненым. Этот цел.
«Хорошо, что у этих мерзавцев луков не было, – подумал он, – а то утыкали бы стрелами в один момент. Бронь и щиты, конечно, спасли бы торс, но вот ноги и руки… Одной стрелы в ногу достаточно, чтобы обездвижить, а там числом задавить могли».
– Олег, – позвал он, – стукни там дворне, скажи, что все уже закончилось. Пускай выходят, оружие соберут, снаряжение! Пусть не вздумают раненых дорезать, если рана не смертельная.
А ночь-то на исход пошла. Утро скоро. Рассвет.
Вот и пригодился сараюшка, не в тереме ведь допрос вести. Слишком много чести.
– Горазд, заводи по одному! С павлина начнем.
Ощипанного от снаряжения и лишней одежды молодого красавца, Горазд за руки привязал к верхней перекладине добротного строения. Сидевший на пустом стеллаже Лиходеев потреблял с ножа принесенный кусок холодного вареного мяса, с аппетитом поглощая еду после тяжелой ночки. Глянув на пленника, заметил в глазах беспросветную тоску. Чует человек, чем все закончиться может. Но что поделать? Сам виноват.
– Ну, что, голубь сизый, говорить будем?
Молчание в ответ, только лицо пленник отвел в сторону.
– По хорошему, значит не хочешь? Ну-ну! – хмыкнул в усы. – Я отойду Горазд. Приспичило. Ты сам с ним пока побеседуй. Может тебе чего скажет?
Вышел за дверь. Хорошо-то как! Утро. Солнце летнее собирает с травы ночную влагу. Ветерок едва-едва шелохнет листву. И нет никаких забот и хлопот, как в детстве…
– Батька!
На подворье, наклонившись под перекладиной, на мухортой кобыле въезжал Ждан. Лицо радостное, упитанные щеки, покрытые щетинистой бородой, раздуваются в упоенье предстоящей вести.
– Батька! Разыскали-таки лошадей в лесу, а еще телегу с провизией.
– Добро, друже!
Вот тебе и как в детстве. Ни забот, ни хлопот! Щаз-з! Аж два раза. Поспешать нужно. Зашел в сарай. Горазд как раз закончил обработку товарища, приготовил оного к плодотворной беседе с боярином. Молодец, лицо не портил, все как учил. Пленник отдуваясь, ловил ртом воздух, одновременно подвывая и пуская слезу. Рот заткнут кляпом, чтоб не будоражил дворню своими проблемами.
– Вытащи. – велел подчиненному.
Расшатав в зубах, Горазд выдернул плотный кусок материи изо рта лишенца. Лиходеев приблизил лицо к самому носу парня, глаза в глаза. Проникновенно сказал, не повышая голос:
– Значит так, мне нужно знать, кто, когда, зачем.
– Я…
– Не торопись, подумай.
Пленник задышал загнанной лошадью, отдуваясь и работая мыслью.
Следующим на допрос привели Ослябю. Теперь его улыбка не так открыто располагала к себе. Да и как может расположить лицом синюшного цвета и вздутое от сплошного фингала. Опухло так, словно лошадь копытом приложилась.