Итак, мало солдат – мало шума. После еды к тому же солдаты обычно затихают, если никто их не тревожит, кто не на посту, те спят. Я тоже немного задремал. В землянке тихо, ветер играет плащ-палаткой на входе, она шуршит, как будто что-то рассказывает на своём языке, то ли жить учит, то ли на неё жалуется. Очнулся – тихо кругом. Подозрительно тихо. Ну то есть как будто никого нет, я тут один остался. Ну, нет, думаю, не может быть такого. Не могли меня одного оставить, просто спят все, и часовые утомились глядя в одну точку, молчат. Поднял трубку, ручку покрутил – нет связи. Выйти что ли оглядеться? И вдруг слышу шаги. Ну, слава Богу! Показалось. Все на местах. Но что-то внутри кольнуло меня, заставило встать на ноги, взять в руки автомат и встать сбоку от входа в блиндаж. Шаги всё ближе: шарк, шарк, шарк, и вот материя отодвигается, и в проходе появляется немецкая каска! Длинный фриц попался, я тоже немаленький, а этот ещё выше, ему пришлось сильно нагнуться, чтоб залезть в нашу берлогу, к тому же со света он в ней ничего не видел.
Ударил я его прикладом по этой самой каске, он упал, я выскочил наружу и бежать в тыл к своим! Бегу, а спиной уже выстрелов жду. Сейчас они меня увидят и начнут палить. Хорошо, если пулемёта у них под боком не окажется. А если нет, то конец мне. Тут ровное поле метров 150, потом подлесок ещё метров 100 и только потом лес. Давно я так быстро не бегал! Как в детстве от разъярённого быка! Дыхание спёрло, в лёгких свистит, аж больно, в глазах скачет! Но пронесло, немцы только-только занимали наши позиции, не успели ещё толком их освоить, мало их пока ещё было, не все подошли, да и не ожидали они такого. Несколько выстрелов из карабинов, когда я уже в подлеске был, наполовину им скрытый.
Через полчаса ли, час догоняю своих на дороге. Ротный увидел меня и удивился: «Гайнанов, ты жив что ли? А мы уж думали, тебя немцы пристрелили или в плен взяли!» Забыл он меня в своей землянке. Пришёл внезапно приказ со связным из полка срочно сменить позиции, отойти в тыл, вот в суете про меня все и забыли. И то, что я спасся – чудо. Ангелы уберегли. Вовремя подтолкнули в бок, мол, бережёного Бог бережёт!
Шоссе
На фронте умереть можно в любую минуту. Сперва всего боишься и ждёшь её, точнее опасаешься, но потом привыкаешь, и как будто так и должно быть. Но время от времени костлявая напоминает о себе, о том, кто здесь хозяйка, и мы склоняем головы, мы понимаем, что наша жизнь очень хрупка и оборваться может в любое мгновение, и то, что мы до сих пор ещё живы, – на то воля случая. Или Бога.
Лежишь в глубоком снегу с товарищем, куришь, разговариваешь, он сперва отвечает, а потом молчит, и ты вдруг понимаешь, что его уже нет, шальная пуля сквозь снег поразила его в сердце, он даже не вскрикнул, даже не дёрнулся! А ты, оказывается, несколько минут разговаривал с покойником. И мог легко оказаться на его месте.
В апреле 1945-го в Восточной Пруссии мне приказали проложить связь в лесу, мы шли с напарником вдвоём, у каждого двухпудовая катушка телефонного провода. Напарник – молодой парнишка, на меня смотрел как на бога, всё за мной повторял, даже шёл след в след. Или мин боялся?
Путь нам преградило шоссе. Чтобы вы меня поняли, я должен вам пояснить. Это немецкое шоссе. Прямое как стрела. Ни одного поворота, ни одного пригорка. Где-то далеко засел немецкий пулемётчик и постреливает, предупреждает, мол, не суйтесь лучше, а то плохо будет. У немцев даже в конце войны с боеприпасами особых проблем не было, они их никогда не берегли, не то, что наши. В это время, правда, у нас тоже снабжение наладилось, и кормить стали боле-мене, и патронами-снарядами снабжать, но по привычке наши пулемётчики никогда пулями не сорили, берегли и боекомплект, и стволы. А этот нет, этот так не привык. Ему спокойнее стрелять. Даст короткую, ждёт полминуты или минуту, потом снова. Пули летят впритык к асфальту, некоторые задевают, рикошетят с визгом вверх, оставляя на дороге рваные полосы.
Смотрел я на них, смотрел, ждал, будет он поднимать их вверх или нет. Не поднимает. Так ему больше нравится. Чтоб визжали и рикошетили. Так страшнее. Ну, думаю, была – не была, помолился про себя, схватил катушку, рывком поднял на плечо и – бегом через дорогу. Потом пару дырок в шинели нашёл, но ноги целые. Повезло. А напарник, нет, чтобы подождать, осмотреться, узнать, что немец делать будет, а потом уже решать, сделал так, как привык: повторил мой трюк один в один. Ему бы ползком, а он в полный рост. Немец увидел, что кто-то дорогу перебежал, и поднял струю на метр-полтора, и мой напарник как раз в это время побежал, ну и срезал он его. Так на дороге и остался. Я ничем не мог ему помочь, даже если он и ранен был. А ты говоришь, связистом безопасно быть. Гибнут все!