– Пойдем-ка сядем, – решает Науэль.
Он отводит меня к маленьким круглым столикам напротив барной стойки. Я опускаюсь на стул, кладу на стол ладони и замечаю, что пальцы дрожат. Встречаюсь глазами с колючим взглядом Науэля, сидящего напротив.
– Здесь что, все… такие? – спрашиваю я шепотом.
– Многие. Большинство. Но есть и просто нестандартные люди.
Я не уточняю, кого он подразумевает под «нестандартными» людьми.
– Не думала, что в Льеде их так много.
– Сотни. Тысячи.
Чувствуя себя предельно не в своей тарелке, я обращаю печальный взгляд на Науэля, и он реагирует с внезапным раздражением.
– Что ты смотришь на меня так, будто все тут готовы сожрать тебя? Просто люди, всего лишь.
– Я и не говорю, что они не люди, – оправдываюсь я, но глаза Науэля сердито блестят.
За десять минут с Науэлем успевает перездороваться, кажется, половина клуба. Я чувствую такое горькое разочарование, что внутри все жжет. Мне хочется спросить: «И давно ты узнал это про себя? Ты не пытался обратиться за помощью? Я слышала, если постараться, это можно вылечить».
Науэль морщит нос.
– Не смеши меня.
– Что?
– Я не хочу лечиться, и мне не нужно лечиться. Я считаю себя нормальным. Ну, хотя бы в этом отношении.
– Я ничего не говорила.
– Твои мысли очевидны для меня.
– Почему? – глупо спрашиваю я.
Науэль сцепляет пальцы.
– Потому что у вас всех они одинаковые. Различия лишь в степени враждебности.
Мне нужно переварить все это.
– Можно я закурю?
Науэль пожимает плечами.
– Хоть десять сразу.
Затягиваясь, я осматриваю зал. Окрашенный свет создает иллюзию, что здание до потолка заполнено розовой водой, и в ней тела покачиваются, трутся друг о друга. По чьей-то оголенной спине сползает капля пота. Спина красивая, сильная, под кожей перекатываются мышцы. Вдыхаю, выдыхаю дым, чувствую легкое щекотание на губах, в горле, в груди, в животе – и слабое, призрачное, но все-таки возбуждение. Девушка целует девушку, касаясь длинных прядей ее каштановых волос. У меня тоже каштановые волосы. Я тоже хочу, чтобы меня целовали. Такое ощущение, что никто и никогда этого не делал.
– Это незаконно – находиться здесь?
– Незаконно. Ну как, уже бежишь к себе в кухню?
Я решительно смотрю ему прямо в глаза.
– Нет, спасибо. Не могу упустить возможность сделать что-то запретное.
– Надо же когда-нибудь и не упустить, – соглашается Науэль. – Выпьешь что-нибудь?
– Что-нибудь… мозговышибательное, – решаюсь я.
– Ого, – протягивает Науэль и уходит к барной стойке. Через минуту возвращается: – Тебе коктейль с апельсином или с лаймом?
– Что такое лайм?
– Похож на лимон, только зеленый.
– Ого, – повторяю я высказывание Науэля.
Он ухмыляется.
Я наблюдаю, как он подходит к барной стойке и по-свойски болтает с барменом, потом заговаривает с облаченным в костюм мужчиной лет сорока–сорока пяти. Этот человек похож на адвоката или юриста. Его ждут большие проблемы, если кто-то узнает, где он проводит ночи. В меняющемся свете рубашка Науэля становится то розовой, то фиолетовой, то синей. Он тянется за стойку и берет лайм. Бармен подает ему бокалы. Это мир Науэля, здесь все знакомо ему до последней мелочи. Я пытаюсь представить, что знакомо и мне.
Науэль ставит бокалы на наш столик. Я беру у него лайм и сжимаю двумя руками. Кожица прохладная, гладкая. Подношу лайм к носу, вдыхаю его запах – горький, свежий, – и мои затуманенные мозги слегка проясняются.
– Эль, ты не видел моего братца? – к нашему столику приближается такая девушка, что у меня отпадает челюсть. Она выше меня на голову, и на ее предплечьях круглятся мускулы, хотя тело очень женственное, едва не разрывает маленькое кожаное платье.